– Никого нет, – сказал я. – Если кто-то и был, то несколько недель назад. Давай устроим лошадей и будем обживаться.
В отдалении от дома, виднелось несколько бревенчатых служб, туда и мы направились. В одной из них оказался сенной сарай, с приличным запасом сена, во втором конюшня примерно на десять голов. Здесь же нашелся ларь с овсом, что было в самый раз нашим усталым, полуголодным лошадям. Я их разнуздал, отер сухим сеном и задал овса, после чего мы с Матильдой пошли смотреть баню, стоящую в самом дальнем углу двора.
Судя по всему, хозяева охотничьего домика были людьми запасливыми и предусмотрительными. Все здесь оказалось подготовлено к их неожиданному приезду, сено, запас дров, вода в бочках.
– Ну, что, ты еще боишься нечистую силу? – спросил я Матильду.
Она не ответила, сердито на меня посмотрела и перекрестилась по православному. Я не стал к ней приставать с шутками и, прихватив охапку дров, понес в дом. Пока я возился с печью, кстати, хорошей конструкции, так называемой «голландкой», Матильда прибралась в зале. Когда мы кончили заниматься хозяйством, было решено пообедать. В корзинах нашелся печеный хлеб, масло, мед, и мы сели за стол.
– Ты не хочешь выпить вина? – спросила француженка, указывая на початые бутылки, которые зачем-то оставила на столе.
– Нет, спасибо, – отказался я, – откуда ты знаешь, сколько времени они тут стоят, мало ли что в них может быть намешано.
– Вон там полно запечатанных бутылок, – сказал она, указывая на сундук, который я оставил открытым.
– Все равно, слишком рискованно, – отрицательно покачал я головой, помня истории о том, как дачники, замученные постоянными грабежами, оставляют отравленные спиртные напитки непрошенным гостям. – Неизвестно, что это за вина.
– Я попробовала, вино настоящее и совсем неплохое, – успокоила она.
– Зря, давай лучше обойдемся своими продуктами, может быть за домом недаром идет дурная слава.
– Вот уж не думала, что ты такой трус! – насмешливо сказала она. – Ну, всего по одному бокалу?! Мне кажется вино очень старое и выдержанное.
– Я пас, – твердо сказал я, – и тебе не советую.
Сделал я это зря, но понял только тогда, когда она решительно встала и принесла бутылку из сундука. Выглядела она действительно соблазнительно, «благородной» формы, пыльная, с залитым красным сургучом горлышком. Настоящий раритет. Матильда соскоблила ножом сургуч и запнулась на пробке. Штопора у нас не было, а вдавить ее внутрь она не догадалась.
– Не хочешь, не пей, а я ничего не боюсь! Потом будешь мне завидовать. Ну, что ты на меня смотришь? Вытащи пробку!
Я понял, что чем упорнее стану ее отговаривать, тем больше она будет упрямиться, равнодушно пожал плечами и выбил пробку.
– Ради Бога, делай что хочешь. Ты взрослая и сама вправе за себя решать.
Кажется, это немного подействовало, во всяком случае, Матильда пригубила из кубка самую малость, и, настояв на своем, успокоилась. Я быстро доел хлеб с маслом и пошел топить баню.
Здесь, как и везде в усадьбе, все было благоустроено. Даже печь уже набита дровами, Мне осталось только разжечь огонь. Единственно чего не доставало это растопки. Я нащипал лучин, а вместо бересты решил воспользоваться страничками из рукописи Пузырева, которую приспособил для «хозяйственных» целей.
Пока дрова разгорались, я осмотрел саму баню. Ничего опасного или просто подозрительного тут тоже не оказалось. Обычная хорошая баня, с запасом всего самого необходимого, от веников до сушеных ароматных трав. Не знаю почему, но именно это меня начало, что называется, напрягать. Слишком все здесь было хорошо и спокойно для места с дурной славой.
Печь быстро разгорелась, я принес из поленницы еще охапку дров и остался в предбаннике, подкинуть новую порцию топлива. Сидел на скамье, наблюдал за огнем и пытался понять, что здесь не так. Если исключить мистику, которой пока и не пахло, все вроде было обыденно и спокойно. Оставалось ждать ночи, когда темные силы начинают свои черные дела. Пока же от нечего делать, я вытащил из кармана пачку листков с каракулями Пузырева, открыл для света дверь и попытался разобраться, о чем он все-таки писал.
Зная покойного автора, максимум, на что можно было рассчитывать, это на примитивные сентенции, типа, «лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным».
Я уже один раз пробовал разобраться с его писанием, когда мы только вскрыли ларец с рукописями, но это делал в темноте при свечах, когда и печатный текст сложно прочитать, не то, что неразборчивые каракули, написанные гусиным пером на обрывках дешевой бумаги.
Даже теперь, при хорошем освещении, удавалось с трудом разбирать большинство слов. Однако, промучившись с первой попавшейся страницей, и все-таки прочитав текст, я оказался несколько обескуражен. То, что писал Пузырев, никак нельзя было назвать ни легким чтением, ни тем более сентенциями. Мало того, почти ничего я просто не понял. Пришлось искать начало рукописи. Увы, его не оказалось. Наверное, первые страницы уже были «использованы», нами не по назначению. Тогда я стал читать то, что осталось.
На пятой разобранной странице, я понял, что законченный идиот не Пузырев, а я, и шапка-то оказалась явно не по Сеньке. Виктор Абрамович, мой заблудившийся в прошлом современник, по моей оценке, жлоб, жмот, мелкий тиран и убогая личность, математически описывал теорию множественности миров. Даже то, что я при своем математическом невежестве смог понять, никак не говорило о его дилетантизме.
– Ты куда пропал? – спросила Матильда, заглядывая ко мне в открытую дверь.
– Читаю трактат твоего мужа, – ответил я, досадуя на собственную самоуверенность и легкомыслие. – Оказывается, он и правда ученый.
– Да, конечно, я же тебе говорила. Виктор все свободное время занимался чем-то умственным. Его многие уважали, тот же Федор Васильевич Ростопчин. К нему даже из Европы приезжали какие-то ученые.
– Ты это серьезно? – спросил я, окончательно переставая себя уважать.
– Да, только все больше немцы. Мне они, правда, не нравились, какие-то странные и совсем не светские.
– Фамилии не помнишь?
Матильда задумалась, потом отрицательно покачала головой.
– Не помню. Виктор меня с некоторыми знакомили о них рассказывал, но мне было не интересно, и я не запомнила.
– Жаль.
– А зачем тебе это знать?
– Попытался бы выяснить, в каких он областях науки работал, – объяснил я.
Матильда явно не поняв о чем, я говорю, вздохнула:
– Бедный Виктор, он иногда был таким нудным. Мне так его жаль. А ты такого немца Гегеля не знаешь?
– Слышал. Так что, к нему сам Гегель приезжал?!
– Нет, они только переписывались. Виктор его очень уважал, говорил, что он чего-то там такое придумал научное. Извини, я подробности забыла.
– А с Иммануилом Кантом он случайно не переписывался? – с завистливой тоской спросил я.
– Да, точно, переписывался, он мне о нем говорил, только тогда мы еще не были женаты, этот Кант, кажется, уже умер?
– Понятно, – уныло протянул я.
Ведь надо же, придурок Пузырев с Кантом и Гегелем переписывался, создал теории, в которых я не могу разобраться, а я в это время только махал саблей и соблазнял встречных красоток! Прекрасная миссия летучего полового разбойника! Нет, пора и мне браться за ум, – без особого, впрочем, энтузиазма, подумал я. Найду жену, заживу оседло, засяду в кабинете и изобрету что-нибудь этакое. Например, телескоп или телевизор. Попаду во все энциклопедии, как Леонардо да Винчи. Я даже представил себе статью о себе в энциклопедии.