Девятка, как особое небесное число, включалась в число сверхъестественных символов власти. Девять хвостов яков или лошадей, свисавших с шеста, символизировали власть монгольских военачальников и правящего рода. Считалось, что в этом штандарте обитает дух-защитник. Когда Чингисхан кланялся вершине горы Бурхан-Халдун, он девять раз опускался на колени. Соблюдение этого небесного этикета наряду с чашей кумыса, которую он выплескивал на землю в честь солнца, позволяет провести новые аналогии между горой и небосводом.
Несмотря на политические перемены в начале и конце XX века, монгольский флаг сохранял небесные символы и другие эмблемы традиционных монгольских верований. Монголия обрела независимость от Китая в 1921 году, а основные элементы эмблемы на государственном флаге, символе национального самоопределения, были приняты в 1924 году. К ним относятся вертикальная синяя полоса в центре, символизирующая вечное синее небо и обрамленная красными панелями, компоненты сойонбо, желтого символа возле древка, включают четырехугольники, обозначающие землю, треугольники, обозначающие огонь, и древний китайский символ инь/ян, обозначающий взаимодополняющие противоположности. Кроме того, мы видим лунный серп, солнечный диск и пятиконечную звезду, символизирующую «верхнюю вселенную». Вместе эти знаки составляют магический кинжал, наделенный властью рассеивать демонов.
Другие народы Внутренней Азии тоже включали небесные элементы в эмблемы, свидетельствовавшие о святости и божественном происхождении верховной власти. Когда кидани сообщали небосводу о том, что новый правитель занял свое место в космической иерархии, они разжигали большой костер. Дым костра уносил новость на небо. В VI веке н. э. орхонские тюрки возводили своего правителя на престол, поднимая его на ковре и демонстрируя божественному небосводу. Чингисхан оправдывал свои завоевательные кампании волей Тенгри. Во время подготовки к походу на маньчжурскую династию Цзинь со столицей в Пекине он обратился к небу со словами: «О, Вечный Тенгри, я вооружаюсь, чтобы отомстить за кровь моих предков, которых маньчжуры предали злодейской смерти. Если ты согласен с тем, что я делаю, поддержи меня своей силой». Подобно шаману он удалился в уединенное место на три дня для личного общения с небосводом, а вернувшись, во всеуслышание объявил об успешном завершении своих переговоров. Разумеется, военные победы означали, что Чингисхан действует с одобрения Тенгри.
Вера в божественное предназначение верховной власти и в способность правителя заручаться поддержкой небесной силы глубоко укоренена в алтайском шаманизме. Политическая власть, по сути дела, была вверена Чингисхану небосводом через шаманские ритуалы. В монгольских племенах вождь и шаман часто были одним и тем же лицом; там существовал особый титул для хана или вождя, который также обладал сверхъестественными силами. Подобно любому шаману, он мог совершать духовные путешествия к предкам, в нижний мир, и на небо, за знаниями и силой.
Для монгольских военных шаманы были важными союзниками. Считалось, что они могут убедить стихии обрушиться на врага со всей силой природы. Сам Чингисхан был шаманом. О нем говорили, что он мог впадать в транс и читать будущее по трещинам в бараньей лопатке. «Моя сила была укреплена небом и землей, — объяснял он, — Назначенный Могучим Небом, я пришел сюда от Матери-Земли».
Находясь в союзе с Вечным Синим Небом, верховным владыкой Вселенной, шаманы пользовались своим военным и политическим влиянием, чтобы разделять обязанности земного владычества. Поскольку небеса считались регионом высшей власти, любой придворный шаман, заявлявший о своей способности совершать путешествия на небо, принимал участие в политической деятельности и мог представлять угрозу власти Чингисхана. В хронике Рашид аль-Дина говорится о том, что Кёкочу, влиятельный шаман, способствовавший политическому возвышению Чингисхана и один из его ближайших советников, вскоре преступил границы дозволенного и отправился в вечное странствие в мир духов.