Брут нетерпеливо взглянул на солнце.
— Вода! — крикнул он и изобразил, что пьет, поднеся ко рту сложенные ладони.
Мужчина внимательно изучал Брута, его одежду и доспехи.
— Заплатить можешь? — произнес он с сильным акцентом, но Брут понял.
— Там, откуда я приехал, не требуют плату за несколько глотков воды.
Крестьянин пожал плечами, поднялся и направился к двери.
Брут смотрел ему в спину.
— Сколько? — спросил он, доставая кошель.
Хозяин похрустел пальцами, что-то прикидывая.
— Сестерций, — сообщил он наконец.
Цена была немыслимой, однако Брут сдержал ярость и только кивнул, засовывая руку в кошель. Вынув одну монету, протянул ее незнакомцу. Тот долго ее разглядывал — как будто нарочно тянул время. Потом исчез в доме и вернулся, неся веревку и кожаное ведро.
Брут потянулся за ведром, но крестьянин проворно отскочил:
— Я сам, — и двинулся к грязному колодцу вслед за Брутом.
Пес встал и побрел за хозяином, скаля на Брута желтые клыки. Интересно, подумал Брут, коснулась ли война этих людей? Вряд ли. Они тут вечно живут, выцарапывая из скудной почвы пропитание, и если однажды мимо проехал воин — что им за дело до того?
Земледелец все с той же невыносимой медлительностью зачерпнул воды и дал напиться коню. Затем настала очередь Брута, и он начал пить, жадно глотая. Холодная вода стекала струйками по груди, когда он переводил дыхание. Хозяин безразлично смотрел, как Брут отвязывает от седла мех для воды.
— Наполни его, — велел Брут.
— Сестерций, — ответил крестьянин, протягивая руку.
Брут даже растерялся. Не подавится ли честный земледелец?
— Наполни мне мех, или твоя собака полетит в колодец, — заявил он, показывая на еле бредущего пса.
Пес лишь лениво приподнял губу, показывая зубы. Бруту хотелось вынуть меч, но это было бы смешно. Крестьянин, как и его собака, не выказал никакого страха, и Брут заподозрил, что в душе тот над ним потешается. Глядя на настойчиво протянутую руку, Брут выругался и вытащил вторую монету. Хозяин так же неспешно наполнил мех, и Брут молча, боясь не сдержаться, привязал мех к седлу.
Уже сидя в седле, он повернулся к земледельцу, собираясь сказать какую-то резкость. К его негодованию, тот уже шагал к дому, старательно сматывая веревку. Брут хотел окликнуть его, но, пока искал слова, хозяин успел скрыться в доме, и дворик опять опустел. Брут пришпорил коня и продолжил свой путь; теперь у него за спиной в мехе плескалась и булькала вода.
Выехав из долины, Брут почувствовал долгожданный соленый запах моря, который, однако, тут же исчез. И только через час быстрой скачки перед ним открылся широкий голубой простор. Как всегда, вид моря приободрил Брута, но он безуспешно искал на бескрайней глади маленькую точку — галеры не было. А ведь следом идет Сенека со своими когортами — обидно их разочаровывать.
Берег оказался каменистый; на крутой тропинке пришлось спешиться и вести коня за поводья, чтобы тот не оступился. В этой пустынной местности Брут рискнул снять доспехи. Свежий приятный ветерок мигом осушил потное тело; Брут преодолел последний спуск и посмотрел на лежащий внизу городок.
Галера не ушла, она покачивалась у самого конца длинного причала, который выглядел ветхим, как, впрочем, и все в порту. Брут вознес хвалу всем богам, каких смог вспомнить, и ласково похлопал коня по шее. Потом долго пил из меха. Казалось, Брут совсем высох под жарким солнцем, но его это не беспокоило. С радостным криком взлетел он в седло и пустился рысью по склону. Помпей оценит качества нового полководца, непременно. В легионы полетят письма о военачальнике Цезаря, который предпочел честно служить сенату. О его прошлом им будет известно только то, что он сам расскажет, а у него хватит разума не хвастаться своими ошибками. Он начнет жизнь заново, а когда-нибудь придется сражаться против старого друга. При этой мысли у Брута даже потемнело в глазах, но он тут же отогнал сомнения. Решение принято.
Когда две когорты во главе с Сенекой дошагали до Тарента, солнце опускалось за горизонт. На галере царила суета — команда и солдаты готовились к отплытию. С облегчением Сенека увидел Брута — тот говорил с капитаном на деревянном причале. Юноша уже понял, скольким обязан этому человеку.
Сенека остановил своих солдат и направился на причал. Матросы сматывали канаты, поднимали на борт и укладывали в трюм последние бочонки с пресной водой. Они с болезненным для Сенеки любопытством изучали молодого офицера; на сей раз он отсалютовал абсолютно безукоризненно.