Из-за чего началась война между Солнечной державой и империей Урией? Из-за космических разногласий? Из-за амбиций властителей? Из страха перед массами? Все это — важные причины, но не самые существенные. Война против Урии была предотвращением войны между планетами людей, имеющей свое начало в древних, плохо составленных договорах. Договорах, которые были заключены в завершении еще более древних войн. И таким образом, можно было добраться до войны, которая разразилась за тысячу лет до рождения Корсона и которая толкнула человека к звездам, вынудив его искать мир за пределами родной планеты. И даже еще дальше, к первой из всех битв, к камню, впервые поднятому одним питекантропом на другого.
То же самое было в истории других рас, почти всех рас, что находились сейчас на Аэргистале.
«Мы часто задумываемся, за какое дело мы воюем,— думал Корсон,— но почти никогда, или же слишком редко, слишком случайно, почему мы воюем, история искажена. Мы — муравьи, которые борются между собой по причинам, которые воспринимают как личные, но которые скрывают полный мрак и абсолютное непонимание. Аэргистал — это лаборатория.»
— Третья функция Аэргистала,— сказал голос,— это исцеление войны. Война — одна из жизненно необходимых функций, она представляет собой часть нашего детства. Возможно, нам еще пригодится ее опыт. Нечто может явиться того, что находится снаружи Вселенной. Аэргистал — это фронт. А кроме того — линия защиты.
Неожиданно голос сделался напряженным, а может быть — просто печальным. Корсон попытался представить себе то, что Снаружи. Но столь абстрактная абстракция не поддавалась его воображению.
Непроницаемая тьма. Не-время. Не-расстояние.
Ничего и, может быть, что-то иное. «Если бы я был цифрой,— подумал Корсон,— цифрой один, как я мог бы вообразить сумму сумм, окончательную из всех сумм?»
— Искоренить войну,— продолжал голос.— Познать войну. Исцелить войну. Мы предоставляем тебе выбор. Ты будешь отправлен на Урию для решения проблемы. Если тебе это не удастся — ты вернешься сюда, если удастся — ты будешь свободен. В нужное время ты перестанешь считаться военным преступником. Но в любом случае сделаешь шаг вперед.
Воздух вокруг Корсона загустел. Вокруг него материализовались стенки. Он лежал в продолговатом ящике с металлическим блеском... Гроб.
Или консервная банка.
— Эй!— крикнул Корсон.— Дайте мне оружие, хоть что-нибудь!
— У тебя есть разум,— значительно ответил голос.— А необходимую помощь ты получишь...
— Служба безопасности,..— начал Корсон.
— У нас с ней нет ничего общего,— ответил голос.— К тому же, она следит за временем лишь в Тройном Рое, в одной галактике.
«Коротко говоря,— подумал Корсон, прежде чем погрузиться во тьму,— пригоршня праха».
Минос, легендарный судья мертвых. Трибунал, не терпящий отлагания. Корсон спал на грани яви. В мыслях он переваривал все, что услышал. Антонелла. Проклятые пацифисты, у исхода времени, не способные сами выполнить свою работу. Мы — молнии в их руках. Тираны. Падаю и проваливаюсь, бессильный, проскальзывая сквозь ячейки сети бытия, брошенный рукой какого-то бога. Делай, что желаешь,— приказал бог,— но утихомирь эту военную суетню, которая тревожит мой сон.
Сеть была соткана из человеческих тел... Каждый узел был человеком, и каждый из них держался руками за ноги двух других людей — и так до бесконечности. И эти обнаженные люди рвались, выкрикивая проклятия, пробовали приблизиться друг к другу, чтобы царапаться и кусаться. Время от времени один из них срывался — и его почти сразу поглощала бездна. Получившаяся дыра быстро заполнялась путем непонятной переформировки ячеек. А Корсон, подобно невиданной рыбе, проскальзывал между паутиной из конечностей.
Ему снилось, что он проснулся. Бродил по гигантскому великолепному городу. Башни его тянулись к небу не как мачты, а скорее как деревья, раскинув ветки и сучья, чтобы причесать ветер. Улицы напоминали лианы, переброшенные над пропастью.
Он чувствовал, как его сердце сжимает тревога, которую он не мог объяснить в тот момент. Потом он вспомнил вдруг причину своего присутствия здесь.
Коробочка, висящая на ремешке его груди, была аппаратом перемещения во времени. На обоих запястьях рук были укреплены часы, но сконструированные необычайно тщательно — хронометры, считывая показания которых, он мог — что было чрезвычайно важно — оставаться хозяином времени. На стекле каждого хронометра была нарисована, а может — выгравирована, тонкая красная линия, точно указывающая час, минуту, секунду. Он знал, что за секунда это была. По указаниям большой стрелки он мог прочитать, что до того, как она достигнет красной черты, пройдет свыше пяти минут. И на табло аппарата для путешествий во времени перемигивались цифры, говорящие то же самое, отмеряющие минуты, секунды и доли секунд. Он знал, что аппарат был настроен так, чтобы доставить его в прошлое или будущее — в то мгновение, когда большая стрелка коснется красной черты.