Над ними раздался скрежещущий крик чайки.
– Опять вы? – сказала Астрид Монсен, издала короткий нервный смешок и впустила его в квартиру.
Они прошли в кухню, и хозяйка сразу засуетилась, стала заваривать чай, поставила на стол торт, купленный в «Кондитерской Хансена», по ее словам, на случай, если кто в гости заглянет. Харри же бормотал какие-то банальности насчет выпавшего вчера снега, сокрушался, что мир сильно не изменился, хотя всем казалось, что он должен рухнуть вместе с башнями Всемирного торгового центра на телеэкранах. И только когда она разлила чай и села, он спросил, как она относилась к Анне. Астрид застыла с открытым ртом.
– Вы ее ненавидели?
В наступившей затем тишине было слышно, как в другой комнате звякнул компьютер.
– Нет, не то слово. – она сжала в руках огромную кружку с зеленым чаем. – Просто она была… другая.
– Какая – другая?
– Ее жизнь. Манера держаться. Она умела быть такой… такой, какой хотела быть.
– А вам это не нравилось?
– Я… не знаю. Нет, наверно, все-таки не нравилось.
– Почему?
Астрид Монсен посмотрела на него долгим взглядом. Улыбка порхала у нее в глазах, словно бабочка.
– Тут не то, что вы думаете, – сказала она. – Я завидовала Анне. Восхищалась ею. Бывали дни, когда я мечтала стать такой, как она. Она была моей противоположностью. И вот я сижу сейчас здесь, а она…
Астрид уставилась взглядом в окно:
– Она одевалась так, будто оставалась обнаженной, и так выходила в мир, эта Анна. Мужчины появлялись и уходили, она знала, что ей их не удержать, и все-таки любила. Она не умела писать маслом, но выставляла свои картины на всеобщее обозрение. Со всеми она разговаривала так, будто имела основание считать, что она им нравится. И со мной тоже. Случались дни, когда мне казалось, что она украла характер, которым по идее должна была обладать я. Но я знала – нам вместе в этом мире места нет, и мне следует дожидаться своей очереди. – Она снова засмеялась нервным смехом. – Но вот она умерла. И тогда обнаружилось, что я ошиблась. Я не могу стать ею. И никто не может стать ею сейчас. – она перевела взгляд на Харри. – Нет, я не ненавидела ее. Я ее любила.
Харри почувствовал, как у него застучало в затылке.
– Вы можете рассказать, что же все-таки произошло в тот вечер, когда вы подобрали меня на лестнице?
На губах у нее загуляла улыбка, точно свет в неисправной люминесцентной лампе, а в глазах заплясали счастливые огоньки. У Харри появилось ощущение, что он был плотиной, которую едва не прорвало.
– Вы были ужасны, – прошептала она, – но не отвратительны.
Харри поднял бровь:
– Мм. Когда вы меня подняли, от меня разило перегаром?
Она удивилась, как будто такая мысль ей вообще в голову не приходила:
– Нет. Совсем нет. От вас вообще не пахло.
– Ничем?
Она густо покраснела:
– Ничем… особенным.
– Я на лестнице ничего не потерял?
– А что вы могли потерять?
– Мобильный телефон и ключ.
– Какой ключ?
– Вот об этом-то я и хотел у вас спросить.
Она покачала головой:
– Мобильного телефона не было. А ключ я подобрала и положила обратно вам в карман. А почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что я знаю, кто убил Анну. Просто сначала хотел перепроверить некоторые факты.Глава 44 Патрин
На следующий день растаяли последние остатки выпавшего два дня назад снега. На утренней планерке Иварссон подтвердил: продвинуться в расследовании дела Забойщика им легче всего, если он пойдет на очередное ограбление, на что они все надеются. Однако предположение Беаты о том, что Забойщик все время сокращает промежутки между ограблениями, к сожалению, не оправдалось. К всеобщему удивлению, Беата не обратила особого внимания на скрытую критику в свой адрес, но уверенно повторила, что Забойщик обязательно предпримет новую попытку и это только вопрос времени.
Вечером того же дня на парковку перед Музеем Мунка въехал полицейский автомобиль. Из машины вышли четверо мужчин – двое в полицейской форме и еще двое в штатском, которые, как могло показаться издалека, шли под руку.
– Извини за меры безопасности, – сказал Харри, показав глазами на наручники. – Но иначе мне бы разрешения на встречу не получить.
Расколь пожал плечами.
– По-моему, Харри, то, что мы скованы одной цепью, больше угнетает тебя, чем меня.
Процессия проследовала через парковку в сторону футбольного поля и жилых вагончиков. Харри знаком велел полицейским подождать их, а потом они с Расколем вошли в вагончик.
Симон уже ждал их. Он поставил на стол бутылку кальвадоса и три стаканчика. Харри покачал головой, расстегнул наручники и присел на диван-кровать.