В прачечной он переложил белое белье в сушильную машину и пошарил в карманах в поисках мелочи. Карманы были пусты, а разменный автомат как назло был сломан или просто опустошен паломниками. Куда провалился Ким? Почему, когда он нужен, его нет? Извивается вместе с Джабари, принимая позу «свернувшаяся кобра» или «камыш на ветру»? Почему этот корейский ублюдок не позаботился о мелочи? А сам дерет доллар за час сушки, хотя раньше это стоило всего семьдесят пять центов. Ему бы только вздувать цены, чертов хапуга. Может быть, корейцы научились этому у евреев? Может, пенджабцы тоже берут уроки у евреев? А ты знай выкладывай денежки. У кого хватит духу признаться, что он ведет счет мелочи? Том пересек улицу и зашел в «Эйч-Кей». Это заведение было более тесным и мрачным, чем «Большой трюм», а посетители в основном были высохшие алкаши, не понаслышке знакомые с белой горячкой, как на подбор сварливые и угрюмые. В свое время бар «Эйч-Кей» прославился в городе грандиозной дракой, она случилась четвертого июля семьдесят девятого года между бородатыми байкерами, что заехали в Норт-Форк случайно, и лесорубами, которым не понравилось, что байкеры нахально припарковались прямо на главной улице. Все началось с перебранки, а потом байкеры подожгли «додж», что стоял неподалеку. Тогда лесорубы перекрыли грузовиками все выезды с улицы и устроили настоящую бойню. С тех пор дела в «Эйч-Кей» шли все хуже и хуже, и заведение постепенно пришло в упадок, хотя на кассе до сих пор висела приклеенная кусочком липкой ленты фотография, с подписью, сделанной фломастером: «Как мы надрали им задницу».
— Мне нужна мелочь, — сказал Том бармену Бобу Хиллу, горькому пьянице со слезящимися глазами и красным лицом. — Монеты по двадцать пять центов, расплатиться с корейцами.
— Я завязал разменивать деньги для прачечной два часа назад. Эти отморозки вытряхнули из меня все до последней монетки.
— Верующие отморозки! — крикнул пропойца по имени Каннингем. — Они глотают мелочь, как облатки для причастия. И хлещут священное пиво.
— Мне нужно всего две монеты, — сказал Том.
— У меня нет ни одной, — покачал головой Боб Хилл. — Ни единой. Они забрали всё подчистую.
Он принялся вытирать стойку, и Том сказал:
— Господи, в этом городе стало просто некуда ткнуться.
Хилл прислонился к стене с полотенцем в руках и пожал плечами:
— Если они хотят выпить, ради бога, чем больше, тем лучше, добро пожаловать, выкладывайте денежки, но разменивать им деньги — увольте. Здесь им не банк.
— Святая вода! — рявкнул Каннингем. — Из-за нее они все заработают болотную лихорадку. Или глистов.
Безработные лесорубы у стойки и за столиками негромко переговаривались.
— Я поклоняюсь идолам, — сказал один. — Эй, одолжите пару монет по двадцать пять центов, — крикнул другой. — Черт возьми, Том, сядь и выпей! Не стой над душой, ты действуешь мне на нервы.
— От святой воды их всех проберет понос, а нам придется убирать с улиц их дерьмо.
— Помолчи, Каннингем! Кросс католик.
— Да пошли вы все! — сказал Том.
Он вышел на улицу. Перед прачечной какая-то женщина разменяла ему пару долларов. Густо наложенные тени для глаз придавали ее облику нечто трагическое и призрачное, вызывая мысль о покойниках. Тех, что поднимаются из могил. Может быть, такое и вправду случается. Но, хотя она напоминала покойника и выглядела одинокой и покинутой, в ее нелепом кошельке из искусственной кожи нашлась целая стопка монет по двадцать пять центов в банковской упаковке.
— Мужчины не ходят в прачечную, — сказала она Тому. — Они не умеют обращаться со стиральными машинами.
— Нужно просто немного поэкспериментировать, — ответил он. — Нажать любую кнопку и посмотреть, что будет.
Он опустил в щель монеты и запустил сушилку. Одинокая мертвая женщина разбирала свое белье, укладывая его в пластиковую корзину. В ее одежде и резком запахе духов было что-то тошнотворное.
— Вы уже запаслись святой водой? — поинтересовалась она.
— Какой святой водой? — спросил Том.
— Я думала, вы ходили сегодня в лес.
— Нет, ночью я работал, и днем мне надо было поспать.
— Так вот, сегодня Энн нашла в лесу святой источник.
— Что значит «нашла святой источник»?
— Она принялась копать землю, как Бернадетта из Лурда, и оттуда хлынула вода.
У мертвой женщины были длинные искусственные ногти и ресницы, и все, что она говорила, вызывало у Тома подозрение и недоверие. Точно ее слова были такими же фальшивыми, как и ее внешность.