— Бачу летыть! Я дал очередь, другу! Вин на мене, а я ще! Боявся? Та ни трюхы! Коли туточкы бояться? Треба же быты!
Простое и добродушное лицо его — лоснящееся от солнца— было невозмутимо.
В сумерках, когда зажглись звезды и попрежнему били и били пушки, мы вспомнили с Рыбалкой Золотоношу, хутор над Днепром.
Он вдруг затих, потом оказал очень тихим голосом, из самого своего сердца:
— Що я хочу? Ось, мы бъемось за Родину, побьем врага! Тоди я хочу вертатыся и побачыть самого любого товарища Сталина.
3. ХИРЕН
БОЙ ЗА СПАСЕНИЕ РАНЕНОГО
Снова и снова подносит майор Касперович бинокль к глазам, но на желтой песчаной дороге, изрытой разрывами бомб и снарядов, стоит лишь одинокий грузовик с пробитым баком. Тимохина — великолепного водителя этой машины — нет.
Лишь недавно Тимохин был здесь, на этом же бугорке, рядом с Каеперовичем, и внимательно слушал боевой приказ. Ему предстояло вместе с двумя другими машинами пробраться к нашей пешей разведке и доставить ее сюда. Маленький Тимохин улыбнулся, когда майор в, шутку спросил, не страшно ли ему мотаться на своем «газе», когда вокруг рвутся снаряды и пули летят.
— Ничего, не страшно, — ответил Тимохин, улыбнувшись.
А сейчас боевого разведчика, исправного шофера, примерного красноармейца нет в кругу друзей.
Два шофера, отправившиеся вместе с ним, вернулись, а он остался на дороге вместе со своей машиной, подбитой японцами.
И майор Касперович, подвинувшись поближе к командиру орудия Го лавки ну, смотрит в лажными глазами на молодого артиллериста. Что скажет Голавкин?
Касперович зажигает спичку, чтобы закурить, но машинально снова берется за бинокль. Тревожные мысли о пропавшем красноармейце не оставляют его.
Японцы же словно вымерли — никаких признаков жизни…
— А не выкатить ли нам снова орудие? — обращается Касперович к артиллеристу, и лицо его озаряется надеждой.
И вот уже орудие снова на бугорке. Один за другим вспыхивают огоньки разрывов, а горячие гильзы жгут пальцы. Но только эхом отдаются раскаты канонады, с японской же стороны ни звука. Враг продолжает хитрить.
Касперович спускается вниз к своим разведчикам.
Дав задание командирам бронемашин, Касперович подзывает к себе смуглого Лызина — младшего политрука.
— Подъедете к грузовику, возьмете на буксир и подведете его сюда, ко мне. Живым или мертвым — нужно спасти Тимохина, чтоб не дать японцам издеваться над нашим бойцом. Мы же с лейтенантом Голавкиным поддержим вас артиллерийским огнем.
Как только бронемашины приблизились к высоте, японцы открыли по ним сильный огонь. Безмолвствовавший до этого бархан охватило пламенем. Майор Касперович, наблюдавший за боем, открыл огонь из пушки, которая стояла на бугре. Тотчас же в воздух полетело противотанковое орудие японцев. Это оно мешало младшему политруку Лызину подобраться к машине Тимохина. Но в это время с новой силой загремела канонада, и думать нельзя было открыть люк бронемашины. Сквозь дым и пламя Лызину лишь удалось заметить, что ни около машины, ни в машине Тимохина нет.
Всю ночь майор Касперович вел беспрерывную разведку боем. Ни одна японская огневая точка не должна была остаться незамеченной. На утро предстояло горячее сражение.
Ночная разведка продолжалась. То в одном, то в другом конце бархана вспыхивали японские разрывы. Выделенная майором партия разведчиков боем вызывала огонь врага. Касперович засекал вражеские вспышки и наносил на карту точное расположение японцев. Одновременно он проверял готовность части к завтрашнему бою.
Вот он остановился около военфельдшера Бурмистрова и беседует с ним о расположении санитарного пункта, о том, как завтра будет организована работа санитаров. Но в это время с южных высот разведчикам удалось обнаружить три вражеских станковых пулемета. И Касперович, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к стрельбе, наносит огневые точки на карту.
Только что мимо него пронесли носилки. Касперович останавливает санитара, спрашивает, куда ранен боец, пристально вглядывается в лицо раненого.
Остановившись около группы красноармейцев, он слушает их разговор. Это пулеметчики. Часть только что пришла сюда, кухня еще не подоспела, и пулеметчики обеспокоены тем, что утром итти в бои, а в пулеметах нет воды. К тому же, по правде сказать, самим также хочется пить, а в баклажках сухо.