Майор вспоминает о небольшом запасе воды, имеющемся у него. Он принес воду пулеметчикам и наполнил водой их пулеметные коробки.
Наблюдая, как жадно пьют воду бойцы, майор невольно вспоминает о Тимохине. Жив ли он, кто утолит его жажду?!
Ночь близится к концу, майор проверяет собранные данные, он точно знает расположение огневых средств! врага, словно сам присутствовал во время их установки.
К четырем часам утра Касперович уже снова на высоте. Как будто не было здесь ночью горячей перестрелки, спокойствие и тишина поражают. Но это тишина обманчивая…
Заалел рассвет, и наступление началось. Открывая путь своей пехоте, майор уже мчался на броневике. И вот в разгар сражения, сквозь мутно-желтое стекло триплекса майор увидел знакомую машину, а рядом с ней стоял Тимохин. Неужели это лишь счастливое видение? Но нет, глава никогда еще не обманывали майора. И вот уже навстречу Касперовичу бежит знакомая фигурка. Да, это Тимохин, теперь уж никаких сомнений нет.
На высоте только что взвился красный флаг. Майор уже подошел к грузовику, и Тимохин очутился в объятиях своего любимого командира.
Перед Касперовичем стоял Тимохин — окровавленный, грязный, с запекшимися ранами, почти голый. Бойца и командира душили слезы радости.
— Я так и знал, я так и думал, — твердил Тимохин, — я был уверен, что обо мне не забудут, меня не оставят. Мой майор меня спасет.
Командир подносит ко рту больного флягу с водой, отдает ему плитку шоколада. Усадив Тимохина в кабину, сам быстро набрасывает серьгу на подбитый грузовик. А Тимохин не успокаивается. С волнением он начинает рассказывать…
…После того как машина была подбита, он решил не сдаваться, выхватил ив кабины винтовку и примкнул к ней штык, но в это время его ранили в грудь и четверо японцев подползли к нему, желая — взять живым. Ударом приклада он размозжил одному череп, с остальными пришлось еще повозиться. Только отбился он от них, как снова был ранен. Вражеские пули угодили ему в бедро и голень. Ослабевший, истекающий кровью, он бросился бежать, но откуда-то вынырнул еще японец. Патронов у Тимохина уже не было, и он, собрав последние силы, обеими руками бросил винтовку в японца, и тот свалился.
День был жаркий, знойный. Пот, кровь, грязь — все перемешалось. Тимохин на ходу скинул сапоги и, добежав до куста, снял с себя все снаряжение, обмундирование и перевязал сквозные раны на груди и голени.
— Я верил, я надеялся, что меня выручат, — прервал свой рассказ раненый…
Ночью мимо него прошел наш танк. Тимохин кричал, махал каской, но его не заметили, и он до утра оставался в траве. Позже слышал, как японцы подошли к его машине и долго о чем-то разговаривали. Они достали оттуда консервы и галеты и стали есть.
А на рассвете, когда наши пошли в. наступление, он встал и при прохождении пехоты пробрался к своей машине. Здесь-то его скорей всего найдут.
Рассказ окончен. И раненый боец снова протягивает руки к своему любимому командиру. Грузовик уже взят на буксир, теперь он мчится на медицинский пункт. Вот уже показались санитарные палатки. На руках майор Касперович несет раненого бойца к врачу. У Тимохина семь ран, Касперович настаивает, чтобы немедленно отправили на самолете в госпиталь. Тимохин с любовью смотрит на своего майора, глазами зовет его к себе и ослабевшей рукой пожимает ему руку.
Самолет уже в воздухе, а броневик Касперовича снова мчится в бой на врага.
Красноармеец С. БЕССОНОВ
НА ФРОНТЕ
Я — слесарь. Зовут меня Степан Васильевич Бессонов. Семь лет тому назад отпустили меня в долгосрочный отпуск. Работал на Урале.
После событий на Хасане начали наши ребята заниматься военной тренировкой. Я сдал на ГТО. Лучше всего у меня выходило бросание гранат. Рука, привычная к точной работе, бросала гранату за 50 метров и укладывала на 2–3 квадратных метра десяток гранат.
И вот я — военный человек, и мне выпала высокая честь в рядах Красной Армии защищать в Монгольской Народной Республике Советский Восток.
Поход по Монголии — вещь трудная. Солнце немилосердно, тени нет, и скоро мы узнали, сколько глотков в солдатской фляжке.
Вот линия фронта. Мы узнали, как жужжат пули и как шлепаются о землю мины.
Через десять дней обороны мы освоились с фронтовой обстановкой. У нас составился примерный распорядок окопного дня.
День начинался «с минного завтрака».
Наша артиллерия немедленно оплачивает «завтрак». У врагов пропадает активность.
Часов в одиннадцать дня перерыв на час-полтора.