Он сдал заметку в номер, после чего сел за статью о тараканах, а ближе к вечеру позвонил в Турьевск.
В городском Управлении внутренних дел города Турьевска к звонку корреспондента уважаемой областной газеты и земляку отнеслись со вниманием и подтвердили, что буквально два часа назад экскаваторщиком Родионом Бурзиным при рытье котлована был найден старинный клад ровно из десяти тысяч (10 000) золотых монет царской чеканки. Деньги, скорее всего, будут использованы на нужды города, за вычетом 25 процентов, которые причитаются лицу, нашедшему клад. Михаил поблагодарил, вытер внезапно выступивший пот со лба и осторожно положил трубку.
Следующие три недели пронеслись, как волшебный сон.
Михаил придумывал все новые и новые сенсации, постепенно повышая их значимость в масштабах области, страны и мира. Он писал об ожидаемом в области небывалом урожае пшеницы (до 100 центнеров с гектара!), об удивительном одновременном выздоровлении всех раковых больных в местном онкологическом диспансере, о поимке лох-несского чудовища, о разоблачении крупных преступных сообществ в стране и за рубежом, о решении проблемы СПИДа и о многом другом.
Его заметки и статьи начала перепечатывать и цитировать не только центральная, но и мировая пресса, тираж газеты «Открой!» взлетел на совершенно невообразимую высоту, а полученного за месяц гонорара с премией хватило, наконец, не только на продукты питания и оплату квартиры, но и на покупку жене хороших зимних сапог и новой куртки.
Сказать, что Миша Бережной не задумывался об удивительном свойстве, которое приобрело его перо, значит соврать. Задумывался. И еще как. Однако, не умея измыслить никаких более-менее разумных объяснений происходящему, перестал (или почти перестал) ломать над этим голову. Ему было просто интересно и страшно. Интересно, чем все это закончится, а страшно оттого, что он не знал, до каких пределов простирается его дар. Пока ему удавалось хранить происходящее в тайне от коллег, отшучиваясь и напуская на себя загадочный вид. Даже лучший друг Лешка Заяц не смог его расколоть.
— Погоди, — неизменно отвечал Бережной на все попытки фотокора докопаться до истины. — Я сам еще ни в чем не уверен. Со временем первым все узнаешь.
Однако в начале второго месяца его вызвал к себе главный редактор и настоятельно потребовал объяснений.
— Миша, — проникновенно сказал он, — мы с тобой старые газетные волки. Я тебя десять лет знаю. Как у тебя это получается?
— Костя, — честно ответил корреспондент отдела информации, — я не знаю. Но у меня есть мысль.
— Излагай.
— Ведь мы и наша газета не очень богаты, верно?
— Да уж, — компетентно подтвердил редактор.
— Я хочу попробовать сделать газету богатой. А заодно и нас с тобой. И всех сотрудников. Причем быстро.
— Слушай, я понимаю, что у тебя есть источник информации мне не известный, но…
— Подожди, не перебивай. Скажи, ты опубликуешь заметку, в которой будет говориться о том, что американский газетный магнат Генри Паммер, восхищенный оперативностью и точностью подачи информации в русской провинциальной газете «Открой!», перечислил на ее счет в качестве безвозмездного дара, скажем… э-э… Сколько нам нужно для полного счастья?
— Миллион долларов, — быстро сказал редактор. — Чистыми.
— Нет, миллиона мало. Мне самому надо, как минимум, полмиллиона. Допустим, десять миллионов. Десять миллионов долларов. Это чистыми, без налогов. А еще лучше двенадцать. Только учти, миллион из этих денег — мой.
— А не многовато тебе? — приподнял бровь главный редактор.
— А тебе не совестно задавать такой вопрос?
Главный откинулся в кресле и уставился в потолок, шевеля губами и загибая пальцы. Пальцев ему явно не хватало.
— Хорошо, — сказал он, наконец. — Мы это опубликуем. Но, Миша, ты понимаешь, что начнется, если мы действительно получим эти деньги?!
— Опубликуй заметку, — сказал Бережной, подымаясь со стула, — а там поглядим.
Номер газеты с заметкой Михаила Бережного «Дар миллиардера» вышел в четверг, и уже в пятницу ведущие телеканалы разнесли новость по всей стране. А во второй половине дня в субботу корреспондента отдела информации областной ежедневной газеты «Открой!» Михаила Александровича Бережного украли.
Все произошло быстро и просто.
Он вышел из дома за хлебом в тренировочных штанах, майке «Найк» польско-китайского производства и летних шлепанцах на босу ногу. Но не успел преодолеть и половины расстояния до магазина, как рядом с ним притормозил невзрачный замурзанный «жигуленок», тут же, откуда ни возьмись, возникли две крепкие мужские фигуры; и Миша не успел «мяу» сказать, как оказался в пропахшем застарелым табачным дымом салоне машины. Двое стиснули его широкими плечами с боков, и «жигуль», пробуксовав покрышками по щербатому асфальту, рванул с места в карьер.
— Что вам надо? — просипел Миша, когда к нему вернулось некое подобие голоса.
— Не волнуйся, — ласково ответили ему. — Ничего плохого с тобой не случится. За нами не мафия, а государство.
— Вот этого я как раз и боюсь больше всего, — пробормотал корреспондент. — Куда вы меня везете?
— Пока на аэродром.
Аэродром оказался военным.
— Жене хоть сообщите, — попросил Миша, когда его облачили в летный костюм и засунули в кабину штурмовика на свободное место.
— Сообщим, сообщим, не волнуйтесь, — пообещали ему, и прозрачный фонарь бесшумно отгородил Михаила от привычного мира.
Сам полет Миша запомнил плохо — слишком был занят собственными ощущениями — и пришел в себя, когда снова почуял под ногами твердую землю. Это опять оказался военный аэродром, где его уже ждала черная иномарка с тонированными стеклами.
Ехали через лес и не очень долго — минут через сорок машина вкатилась в мощные бронированные ворота. За воротами обнаружился прелестный особняк на ухоженной территории, а в особняке… Его провели в чисто убранную комнату с немногочисленной, но изящной обстановкой, среди которой наметанный взгляд корреспондента сразу выделил накрытый на двоих стол. Тут сзади послышались твердые шаги, Миша обернулся, дверь распахнулась, и он увидел…
— Ну, здравствуй, Михаил Александрович! — звучно сказал Президент и протянул свою большую крепкую руку.
— З-здравствуйте, — сумел промямлить Михаил, который от волнения забыл имя-отчество главы государства, но руку Президенту пожал и даже успел подумать, что жалко нет Зайца — сделать исторический кадр.
— Ты уж меня, Михаил Александрович, извини за столь… э-э… неожиданное наше знакомство. Поверь, это в твоих же интересах. Ну, и в интересах России, разумеется.
— Я ничего не понимаю, господин Президент, — корреспондент, наконец, справился с волнением и твердо посмотрел в глаза главному человеку страны.
— Брось, брось, — усмехнулся Президент. — Не понимает он… Давай-ка лучше подкрепимся для начала. Не знаю, как ты, а я проголодался.
Ледяная водочка под черную и красную икру, маринованные — один в один — грибочки, селедочку с лучком и тающий во рту сервелат; изумительная солянка и свежежаренный дальневосточный хариус с молодой картошкой…
— Миша, — проникновенно начал Президент, когда перешли к кофе с хорошим армянским коньяком, — ничего, если я буду тебя звать по имени? У меня ведь сын твоих лет.
— Да ради бога, господин Президент! Кстати, у вас тут курить можно?
— Кури, — милостиво разрешил Президент. — И брось ты своего «господина Президента»! Заладил. Зови меня просто по имени-отчеству.
— Не могу, господин Президент.
— Почему?
— Не знаю. Язык как-то не поворачивается.
На Михаила вдруг нахлынула волна бесшабашности, свойственная русскому человеку в те минуты, когда терять уже нечего.
— А ты штучка… — протянул президент и налил Мише и себе коньяка. — Ну ладно. Так что там происходит с твоей работой?
— С моей работой? Ничего. Работаем.
— Я имею в виду твои статьи.
— А что статьи? Пишу. Я, видите ли, журналист…