— Что ж, — констатирую я. — Все это чертовски странно и загадочно, но, может, и к лучшему. Меньше головной боли.
Затем мы забираем пакет с документами, прощаемся и выходим на улицу.
— Ну что, — спрашивает Ирина. — На космодром?
— Да, — говорю. — Но сначала все-таки я хочу заглянуть к Питеру и выпить у него большую чашку кофе. В гостинице мне кофе не понравился.
«У Сэма» в этот час, как всегда, пусто. Мы здороваемся, и я прошу Пита сделать нам самый лучший кофе, на какой только способно его заведение.
— Он у меня и так самый лучший, — заверяет бармен и через минуту ставит перед нами две чашки.
Я пью кофе мелкими глотками и думаю, спросить или нет. Наконец, все-таки решаюсь.
— Скажи, Пит, — говорю. — Вчера, когда мы у тебя обедали, здесь был один пьянчужка. Такой… в мятой шляпе…
— Пьянчужка? — хмурится Пит.
— Ну да, — киваю. — Довольно высокий, худой, небритый. Кажется, его Петровичем кличут.
— Не пойму, о ком ты говоришь, — качает головой Пит. — Вчера, когда вы пришли, здесь, кроме меня никого не было.
— Ну как же, он сидел вон там, в углу, — показываю я. — Петрович.
— Знаешь, Серж, — внимательно смотрит на меня бармен. — Ты, верно, переутомился. И напутал чего-то с устатку. Не было здесь вчера никого, кроме вас, в это время. И после вашего ухода тоже еще долго никого не было. Народ только часам к пяти стал собираться. Да и не знаю я, честно сказать, никакого Петровича. В шляпе говоришь?
— Да, — вздыхаю, — в шляпе.
— Нет, не припомню такого. А что, он тебе что-то должен?
— Скорее я ему, — говорю. — Но это уже не важно.
Дорога, ведущая домой, всегда короче дороги из дома. Даже «кисель» переносится легче. Все мои долгие размышления о том, что случилось на Гондване неизменно приводят к одному выводу: рассказывать никому об этом не надо. Не надо — и все. Разумеется, если я дорожу своей работой. Психическое здоровье курьеров должно быть безупречным. Малейшее сомнение в его нарушении тут же ведет к длительному обследованию с весьма вероятным последующим запретом на профессию по медицинским показаниям. Я довожу свои соображения до Ирины, и она со мной соглашается. Нам не поверят, это ясно. Да и зачем кого-то в чем-то убеждать? Люди на Гондване все равно ничего не помнят, дети возвращены родителям, а таинственное Яйцо исчезло. Вместе с Петровичем. Но мне отчего-то кажется, что с Петровичем как раз все в порядке. Будь иначе, Питер бы о нем помнил — у барменов хорошая память.
Мы с Ириной выходим из головного офиса Курьерской Службы Земли и останавливаемся не его широком крыльце.
— Спасибо тебе, — говорит мой бывший стажер. — Я уже не чаяла.
— Это тебе спасибо, — отвечаю. — Без тебя я вряд ли бы справился со всем этим.
— Куда ты сейчас? — спрашивает она нарочито безразличным тоном.
— У меня заслуженный отпуск, — отвечаю. — Ты же слышала — важный груз на Лируллу еще не готов. Так что у меня есть целых две недели, которые принадлежат только мне. Если хочешь…
— Что? — быстро отзывается она.
— Я подумал… Тебе ведь тоже положен двухнедельный отпуск перед вступлением в должность. Почему бы нам… Почему бы нам не провести наши отпуска вместе? Я знаю одно прелестное местечко в Крыму…
Некоторое время она молча смотрит на меня своими пронзительно-синими глазами.
— Ты уверен, что действительно этого хочешь?
Черт возьми, уверен ли я! Да я в жизни не был ни в чем так уверен, как в этом.
— Как тебе сказать… — говорю. — Если ты согласишься, то доставишь мне большую и чистую радость.
— Ну что ж, — вздыхает Ирина. — Отчего бы не доставить радость хорошему человеку? Я согласна.
Мы спускаемся с крыльца, и я сам не замечаю, как ее рука оказывается в моей. Две недели отпуска в Крыму — это отлично. И, главное, — никаких забот.
Бой на вылет
— Слава, нам нужно поговорить.
Чёрт. Ненавижу, когда моя Катька произносит эти слова. Потому что обычно они означают, что на твою голову сейчас вывалят проблему и заставят её решать. Лучше немедленно. Особенно ненавижу, когда моя любимая жена Катерина произносит эти слова утром в субботу.
Утро субботы как раз и было. И не просто субботы, а субботы игровой. И не просто игровой, а субботы Больших Бонусов и Скидок. Потому что сегодня, двенадцатого июля, все, влюблённые в танки полигонщики, отмечали годовщину знаменитого сражения под Прохоровкой. Что означало серьёзные преференции тем, кто будет участвовать в боях с семи утра дня сегодняшнего и до ноля часов дня завтрашнего.
Впрочем, Катьке позволительно было этого и не знать. Хотя мне кажется, что я ей рассказывал. То ли вчера, то ли позавчера. Или на неделе. А может, и не рассказывал, не помню. Как бы то ни было, я вздохнул, отодвинул пустую кофейную чашку и сказал:
— Конечно, любимая, давай поговорим. О чём?
Она присела рядом, и я тут же уловил, идущий от неё запах. Не знаю, с чем его сравнить, но Катька всегда так пахнет по утрам. Тепло и сладко. Хочется тут же её обнять, прижать к груди и поцеловать в макушку. Люблю я свою жену, вот что. Поэтому, наверное, и запах хороший. Не любил, по другому бы пахла.
— Мы вчера были у детского врача, в поликлинике. Ты поздно вернулся, устал, не хотела говорить. Решила, лучше утром.
Так. Что ещё… Спокойно, Славик. Главное, спокойно.
— Что-то с Вовкой?
Вовка — это наш сын. Ему пять лет, он давным-давно умеет читать, страшно любознателен и похож глазами на маму, а лбом, носом и повадками на меня.
— Пока точно не известно. Но врач говорит, что необходимо серьёзное обследование.
— Подожди-подожди. Обследование на предмет чего? И зачем вы вообще попёрлись к врачу? Мне кажется, Вовка абсолютно здоров…
Тут я осознал, что несу какую-то ахинею и умолк.
— Кажется тебе, — Катька вздохнула. — Мне, вот, тоже казалось. Теперь уже не кажется. А к врачу мы попёрлись, как ты изволил выразиться, по одной простой причине. Ты же сам хотел отдать Вовку на плавание. Помнишь? Мол, ребёнок с детских лет должен приобщаться к спорту и всё такое.
Я кивнул.
— Ну вот, — продолжила Катерина. — А для того, чтобы записаться в бассейн, нужна справка от врача. Мы и пошли. И он, врач то есть, он… — моя жена судорожно втянула в себя воздух. — Он…
— Тихо-тихо-тихо… — я быстро передвинул стул, сел рядом и обнял супругу. — Не плачь, Катюха, ты что? Только не плач, прошу тебя.
Жена всхлипнула, шмыгнула носом:
— Извини. Что-то я расклеилась. Но, понимаешь, врач сказал, что у Вовки подозрение на прогерию.
— Это ещё что за фигня?
— Преждевременное старение. Очень редкое генетическое заболевание, когда ребёнок начинает резко стареть и… В общем, оно уже лет десять-пятнадцать как лечится, но лечение стоит сумасшедших денег.
Теперь я вспомнил. И правда, есть такая болезнь. Очень редкая и очень страшная. Когда ваш сын умирает от старости в тринадцать или пятнадцать лет — это, согласитесь, не просто страшно. Это самый настоящий ад. Безысходный ужас. Если, разумеется, нет денег на лечение. У нас денег не было.
— Подозрение… То есть, врач не уверен?
— Ну откуда. Он так и сказал: «Необходимо тщательное обследование, может быть, я ошибаюсь, и ничего страшного нет».
— И обследование, конечно же, тоже стоит денег?
— Врач сказал, что большую часть покроет страховка. Но не всё. А по времени обследование займёт дня три-четыре.
— Дня три-четыре… Это не долго, хорошо. Сколько не хватает денег?
— Около двухсот энерго. Сто девяносто восемь, если точно.
— Понятно. А сколько будет стоить лечение, если не дай бог? Уверен, что ты всё уже вызнала.
— Вызнала, — Катька опять вздохнула. — Двадцать пять тысяч энерго. Это в самом-самом лучшем случае. Если очень повезёт. Но обычно — тридцать-сорок.
Если очень повезёт. Не назвал бы себя сильно везучим человеком. Вот разве что с женой мне здорово повезло. И с сыном. Да, с сыном. При мысли о Вовке, о том, какие страдания, возможно, ждут его впереди, у меня защемило сердце. Сорок тысяч энерго. Ладно, пусть двадцать пять. Деньги для нас не просто большие. Неподъёмные. Кредит за квартиру выплачивать ещё лет пятнадцать, а больше у нас и нет ничего. Можно было бы, наверное, собрать по родственникам. Но Катька — круглая сирота, детдомовская, а у меня из близкой родни только мама. Да и та на пенсии по инвалидности. О дальней же и говорить не стоит — они меня, по-сути, не знают вовсе, я их тоже. И богатых друзей нет, не говоря уже о покровителях и меценатах. Да и откуда покровители и меценаты у простого русского мастера по эксплуатации и ремонту глайдеров? Среди друзей-товарищей и знакомых пару тысяч энерго помощи я соберу, если очень постараюсь. Наверное. Но это всё. И что делать? Ограбить банк? Смешно. В наше время слабой популярности наличных денег и развития защитных киберсистем грабить банки стало чертовски сложно. Их грабят, понятно, но уже совсем не с той частотой и подготовкой, как ещё какую-нибудь сотню лет назад.