Майор вздохнул:
– Да, видимо, разговора душевного у нас с вами не получится. По крайней мере сегодня. Не в том вы, к сожалению, состоянии! Что ж, можете идти, не смею больше задерживать!
Николай поднялся:
– Пару вопросов разрешите, товарищ майор?
Лушин разрешил:
– Давайте! Смогу, отвечу!
– Первый вопрос: почему у нас забрали дела о браконьерстве людей вице-губернатора и растлении господином Комаровым несовершеннолетней гражданки Коноваленко?
Майор поинтересовался:
– Каким будет второй вопрос? Чтобы сразу ответить на оба?
– Второй – кто в области занимается данными делами?
Лушин поднялся, вышел из-за кресла, проговорил:
– Отвечаю! Дела, точнее, ваши протоколы на проверку забрали в УВД по приказу генерала Башмакова и постановлению прокурора. Это по первому вопросу. По второму ответ такой – никакого дела в обвинении Комарова и лиц, якобы занимавшихся браконьерством, не возбуждено по одной простой причине, из-за отсутствия в действиях исполняющего обязанности главы Администрации области и ниже перечисленных лиц состава преступления.
Николай ждал чего-то подобного. Усмехнулся:
– А как же со свидетельскими показаниями? С показаниями той же Коноваленко? Заключением экспертизы? Хотя о чем я спрашиваю? Ну, конечно же, Комаров не преминул воспользоваться болезнью губернатора и прикрыть свои грязные делишки. Захарченко возбух и поплатился. Вместо него сразу же посадили вас! Вы, Семен Григорьевич, наверное, на хорошем счету у генерала Башмакова?
Новоиспеченный начальник РОВД изобразил возмущение:
– Кто дал вам право так разговаривать со мной, старшим по должности и званию?
– Совесть, господин Лушин! Обычная человеческая совесть, но вам этого не понять!
– Я не желаю больше видеть вас, Горшков! Отдыхайте в отпуске. Продолжим беседу, как выйдете на службу!
Николай ответил:
– Взаимно, майор! А насчет беседы? Побеседуем. Почему бы и нет? Но только не здесь. А, скажем, в центральном аппарате МВД?
– Вы мне угрожаете?
– Что вы? Просто начинаю сомневаться, кто из нас пил вчера, я или вы? Как я, лейтенант, могу угрожать вам, майору? Это преступление, а Горшков, спросите у любого, человек законопослушный, если законы эти служат людям, а не избранной куче навоза! До свидания!
Резко развернувшись, Николай вышел из кабинета.
Спустился в дежурку.
Канарейкин спросил:
– Ну что, Колян, как у тебя с новым?
– Полнейшее взаимопонимание!
– Серьезно?
– Зуб даю!
– Хм! А я думал… хотя… ничего я не думал! Теперь лишнее говорить – себе дороже может выйти!
Николай ткнул дежурного пальцем в грудь:
– Вот это, Саня, ты попал точно в десятку! Ныне лучше держать язык за зубами! Отсидел смену и домой, под бочок к жене. Без лишних базаров. Тогда в почете будешь. Но да ладно со службой. Лайба моя готова?
– Готова! Головко уже ждет!
Горшков вышел из здания РОВД. Тут же подъехал «УАЗ». Николай сел на переднее сиденье.
Старшина спросил:
– Сразу в деревню или еще куда заедем?
– А ты что, домой не спешишь?
– Успею! Так как?
Николай, подумав, махнул рукой:
– Давай сначала в магазин круглосуточный! Обычные еще не открылись!
– Как скажешь!
Головко повел милицейский вездеход к единственному в райцентре круглосуточно работающему магазину смешанных товаров, носящему гордое и совершенно незаслуженное название «Супермаркет», где Горшков затарился водкой, сигаретами, колбасой, вырезкой, сосисками, еще кое-какой лабудой, которая с трудом вместилась в три объемных пакета. Это не считая спиртного. Ящик «Столичной» встал в багажник отдельной тарой. Увидев покупки, а также бумажник, полный долларовыми и отечественными купюрами, Головко присвистнул:
– Ты че, Колян, свадьбу сыграть решил? Столько добра всякого набрал?
Николай, прикурив сигарету, ответил:
– А хрен его, Степа, знает! Может, и женюсь!
– Это же сколько ты бабок в супермаркете оставил?
– Какая тебе разница? Главное, свои, кровные!
– Да жалко! Что, в Семенихе своего самогона нет? И самопала качественного и дешевого? Зачем тут тратился?
– Стоп! Отвали, а? Свои деньги жалей! А мои считать нечего!
– Видать, где-то ты неплохо подзаработал, Коля!
– Угадал. На шабашке одной! Но все, поехали.
Горшков сел в машину. Рядом устроился Степан, продолжавший укоризненно ныть по поводу бесшабашности сослуживца. Пытаясь выведать, где же в действительности лейтенант заработал столько денег? Но не мог же Горшков сказать, что Шах в Чечне на прощанье и за выполненное задание по уничтожению кровавого полевого командира Теймураза-Костолома выделил Николаю, Ветрову и Гольдину по 15 000 баксов. Данное признание вызвало бы целое цунами вопросов старшины, и пришлось бы Николаю рассказывать Головко о всех приключениях бывших бойцов пятой роты во главе с ним, с Горшковым, в Чечне. Что в дальнейшем вызвало бы не меньшее количество всевозможных слухов. И сразу после того как Головко вернулся бы к себе домой и пересказал историю Николая жене Ларисе, которая бы вмиг все перевернула и разнесла по всему Кантарску, к Николаю возникло бы много вопросов. В том числе и у нового начальника РОВД. Поэтому Горшков благоразумно решил помалкивать, предоставив старшине мучиться догадками. Так оно спокойней будет!
В Семениху прибыли в 8.20.
Головко остановил «УАЗ» у забора усадьбы Горшковых, возле калитки. Николай выгрузил покупки прямо у забора.
На крыльце сразу же появилась Анастасия Петровна.
– Коля! Сынок! – Она обессиленно присела на скамейку, заплакав, вздрагивая укутанными в пуховый платок плечами.
Головко, видя такое дело, сказал:
– Ну, все, Коль, погнал я обратно! Сегодня уже здесь не появлюсь, завтра наведаюсь.
– Давай!
Николай подобрал сумку, вошел во двор, прошел к крыльцу, присел рядом с матерью, обняв ее.
– Ну, что ты, мама? Все же хорошо?! Как обещал, вернулся, живой и невредимый!
Анастасия Петровна положила голову на плечо сына:
– Знал бы, сколько лет отняла у меня эта проклятая неделя. Спать не могла, все снилось, в плену ты, распятым, как Христос, на кресте висишь, а бородатые, грязные мужики в халатах длинными ножами кожу на груди у тебя на ленты режут. И кровь, кровь, кровь везде! Днем как оглушенная ходила. Пошла в сельмаг, встала у прилавка, а зачем пришла, не помню. Как вообще оказалась в магазине, понять не могла. Так и пошла назад.
Николай почесал затылок:
– Мам! Ну чего ты так волновалась? Ведь вернулся же? И пойми, не мог я по-другому. Вот ты неделю сна не знала, а меня пять лет мучили кошмары. Ребят своих погибших чуть ли не каждую ночь видел, бой тот страшный. Оторванные руки, головы, сгоревшие трупы. И боевики, бандиты, валящие толпой из ущелья. Не было им конца. А я стреляю. Костя кричит. Доронин без ног, горящие на земле обломки вертолетов, боевые машины. Огненный смерч. Морды бандитов. Потом поселок Звездный, зверства в нем наемников. И вновь ими командовал проклятый Теймураз, что и роту нашу атаковал. Помнишь, как он в камеру, усмехаясь, говорил? Мочить всех вас русских, к чертовой матери, будем, если не уберетесь с Кавказа. Сначала с Кавказа, потом откуда? Вообще из России, которую они будут уничтожать, вытаптывать своими натовскими ботинками? Разве я мог не пойти на эту тварь, Костолома, ребят наших загубившего, поселок расстрелявшего? Нет, мам, не мог. Иначе не было бы мне оправдания. А кошмары так и продолжали бы, если не с большей силой, мучить меня. Сейчас, может, успокоюсь.
Анастасия Петровна, промокнув глаза, спросила:
– Поймали, что ли, этого бандита главного?
– Поймали, мам! Но мы с Ветровым и Гольдиным опоздали. Шах его накрыл! Как раз за день до нашего появления в Чечне. Так что мне толком и повоевать не пришлось. Напрасны были твои опасения.
Лейтенант лгал. Именно он сцепился с Теймуразом Башаевым в последней, кровавой схватке, и именно он убил главаря головорезов. Лично, но случайно, в пылу, отрубив ему голову. Но лгал, дабы успокоить мать. Знал, не верит, но хочет верить, а значит, поверит со временем. Главное, сын рядом, такой же, как и прежде, здоровый, немного, правда, печальный. Но это с устатку.