Владимир Мильчаков
Бой у старого мазара
Рассказы о недавнем прошлом
Во славу аллаха
Маленьким, твердым, как зимняя груша, кулачком Турсуной стукнула по низкому столику.
— Если не отпустит обратно к дяде, сбегу. Вот увидишь, сбегу. Напрасно я приехала! Дядя не хотел отпускать…
— Куда сбежишь? — с ласковой укоризной в голосе возразила ее собеседница. — Разве проберешься одна? Лучше попроси отца: может, разрешит.
— Не отпустит он… А я убегу… Вот увидишь, Ахрос, тайком убегу! — с мрачной решимостью, совершенно, казалось, несвойственной такому юному существу, ответила Турсуной.
— Куда одна побежишь? Разве проберешься, — ласково, но монотонно, как затверженный урок, повторила Ахрос.
— Не одна… Мне Тимур поможет, — горячо возразила Турсуной и осеклась. На нежных щеках ее проступил румянец.
Собеседница, видно, поняв причину смущения Турсуной, улыбнулась и, понизив голос, ответила:
— Ты напрасно замолчала. Тимур хороший. Он смелый и добрый. Меня никогда не обижает, всегда заступается.
Турсуной раскраснелась еще больше. Она подняла голову и взглянула на подругу из-под длинных черных ресниц.
— Он поможет мне, — пролепетала Турсуной чуть слышно.
— Хорошо, если поможет, — так же тихо сказала Ахрос.
— Поможет. Я знаю.
Трудно было понять, как могли сдружиться столь различные девушки, как Турсуной и Ахрос. Да и во всем селении Ширин-Таш никто не подозревал об их дружбе. Необычной была эта дружба.
Турсуной едва исполнилось шестнадцать лет. Среднего роста, стройная и гибкая, как тростинка, она была очень красива. Высокий чистый лоб, маленький, чуть вздернутый нос и тонкие, смелого росчерка брови делали лицо девушки жизнерадостным и задорным. Черные глаза с длинными, чуть изогнутыми ресницами, смотрели на мир с веселым любопытством. Шаловливая, немного лукавая улыбка, постоянно появлявшаяся на губах девушки, позволяла видеть белые, безукоризненно ровные зубы. Даже упрямый, выдвинувшийся вперед подбородок не портил красоты юного девичьего лица. В самой середине подбородка пряталась маленькая, веселая, как улыбка, ямочка.
Единственный ребенок в семье, Турсуной с младенческого возраста подчинила себе весь дом. Сам глава дома — суровый Тургунбай, человек властного и жесткого характера, при виде лица дочери смягчался. Он хмуро улыбался ей, хотя всегда попрекал жену рождением дочери. Он ждал сына. Как ревностный мусульманин, Тургунбай считал отсутствие у него сына-наследника карой за грехи, а рождение дочери — знаком божьей немилости.
И все же ребенком Турсуной могла безбоязненно взбираться к нему на колени и непочтительно теребить длинную черную бороду Тургунбая.
Для ее нарядов Тургунбай не жалел денег. С самого раннего детства у Турсуной было все, что можно купить на бухарских и самаркандских базарах. Но постоянная суровая замкнутость Тургунбая, его жестокое отношение к Хасият-биби — матери Турсуной, оттолкнули дочь от отца в самом раннем возрасте.
Охлаждение дочери к нему отец воспринимал как вполне законное явление. «Дочь становится девушкой, — рассуждал Тургунбай. — Она уже не маленькая. Стыдится». Неспособный сам на ласку, он не ожидал никакого внешнего проявления любви и от дочери.
А Турсуной по-детски горячо привязалась к матери. Сама Хасият-биби души не чаяла в своей дочурке. Сломленная деспотическим характером мужа, эти тихая, забитая женщина сумела, однако, воспитать в Турсуной стремление к лучшему, неуклонное желание достичь счастья, которого сама была навеки лишена. Но забитая мужем, Хасият-биби прожила недолго. Она умерла, когда девочке едва исполнилось тринадцать лет.
Отчаяние Турсуной было настолько сильным, что, опасаясь за рассудок дочери и видя, что старания табибов — местных медиков, лечивших молитвами и наговорами, — ни к чему не приводят, Тургунбай совершил самый большой грех в своей жизни: он обратился к русскому врачу.
Правда, Тургунбай не показал ему своей дочери. Он только рассказал, что происходит с его Турсуной. К счастью, Тургунбай встретил опытного, хорошо знающего местные условия человека. Врач прямо сказал, что никакие лекарства помочь не могут и посоветовал переменить условия жизни дочери, послать ее пожить где-нибудь у родственников, подальше от Ширин-Таша.
Тогда-то Тургунбай и вспомнил про своего младшего брата Ахмедбая. Правда, особой дружбы между братьями не было с самого детства, да и пути их далеко разошлись.
Давно уже, лет двадцать тому назад, Ахмедбай, отделившись после смерти отца, начал хозяйствовать самостоятельно. Вначале у него дело пошло на лад. Конечно, не хватало денег, особенно весной. Но купцы охотно давали авансы под урожай хлопка, и Ахмедбай, старательный и бережливый хозяин, зажил неплохо. Но пришел неурожайный год. Хлопок не вызрел. Купцы потребовали возвращения взятых весной денег. Ахмедбай кинулся к брату: «Помоги!» Но Тургунбай только руками развел: «Откуда у меня деньги? Сам не знаю, как из беды выйти».