— Уже известили. Сегодня утром туда ушел человек.
— А полевод — коммунист?
— Нет. Какой там коммунист! Совсем отсталый человек.
— А что говорят насчет стонов из мечети?
— В Бустоне все напуганы. Многие верят, что это стонут души тех людей, которые на холме похоронены.
— А ворошиловцы и краснооктябрьцы верят?
— Понимаешь, Алеша… Они бы, конечно, не поверили, если бы и услышали, но дело в том, что они ничего не слыхали.
— Как не слыхали?!
— Совсем не слыхали. Спали. Они ведь спят по бригадам. Одна бригада — в старой байской усадьбе, а другая — в двух домах, отведенных сельсоветом.
— Ну, и что же?
— Так они спали и ничего не слыхали. Их никто не разбудил.
— А других разве будили?
— Выходит, что разбудили. Постучали в калитки и покричали, что всех вызывают в правление колхоза. Очень многим стучали. Весь Бустон проснулся. А через пять минут в мечети на кладбище стоны начались.
— Да-а-а! — задумчиво протянул Алексей. — Картина получается интересная. Очень интересная.
— Ну, чего делать будем? — от волнения начиная говорить ломаным русским языком, спросил Саид. — Совсем плохо дело получается. Завтра приедет депутат Верховного Совета, член правительства, спросит, почему у нас тут покойники стонут, живым жить мешают. Позор. На строительстве сотни коммунистов, а какие-то мерзавцы отсталых колхозников мертвецами пугают. Ворошиловцы сказали, что сегодня в Бустоне никто спать не будет, слушать будут. Говори, что надо делать?
— Кто там у них верховодит?
— Трудно понять. Говорят, что в Бустоне живет один бывший мулла, да теперешний мулла, да совсем старый отец нынешнего полевода, да еще один старик недавно из тюрьмы вернулся. За контрреволюцию сидел. Букет получается.
Несколько минут прошло в молчании.
— Сделаем так, — заговорил Алексей, снова садясь рядом с Мухамедовым. — Ты пойдешь в Бустон, а я в мечеть. Ты будешь говорить с народом, а я возьму несколько человек колхозников и посмотрю, кто это с того света агитацию ведет.
— Ты с кем пойдешь?
— У меня в бригаде есть хорошие ребята. Я уже говорил с одним из них. Как ты думаешь?
— Ладно. Так и сделаем.
— А про старика тебе Ардо говорил?
— Говорил. Старика у меня ни вчера, ни сегодня не было.
Стемнело. Вечер выдался пасмурный. После полудня с гор понеслись быстрые облака, а за ними, как армия за передовыми дозорами, потянулись тяжелые сизые тучи, и к закату на небе не осталось ни одного голубого просвета. Без сумерек, сразу, опустилась ночь. Черно стало на небе, темно, хоть глаз коли, на земле.
Сидя на том же месте, где в прошлую ночь друзья сторожили трассу, Алексей поджидал Алима и Аширмата. Рядом прикорнул Ардо. Ему трудно было сидеть молча. Он с трудом подавлял в себе желание замурлыкать песенку или засвистеть, но вовремя спохватывался. Ни свистеть, ни петь было нельзя. Очень хотелось курить, но курить тоже не разрешалось. Ардо недовольно хмурился. Хоть бы скорей пришли Алим и Аширмат. Интересно, что Аширмат, пожилой и, кажется, нелюдимый, дружит с Алимом.
Мальяну живо представился бригадир кировцев. Аширмату давно уже перевалило за сорок. Высокий и широкоплечий, с длинными узловатыми руками, он обладал почти нечеловеческой силой. Как все очень сильные люди, он был молчалив и, по мнению Ардо, добродушен.
Ему вспомнилось, как в день приезда кировцев арба, тяжело нагруженная имуществом бригады, засела в дорожной выбоине. Лошадь, которой помогала вся бригада, выбилась из сил, пытаясь вывезти арбу на торную дорогу. Но все старания оказались напрасными. Арба засела прочно. Аширмат, ушедший вперед, чтобы выбрать место для стана, поспешил на помощь.
Положив на плечи сложенный в несколько раз стеганый халат, он полез под арбу, упираясь руками в колени, поднял ее на плечи и, шагнув вправо, поставил на ровную дорогу.
Присутствовавший при этом Мальян только присвистнул от удивления и сразу же сделал вывод: «Да-а! У такого бригадира лодырей не будет! Его сердить опасно!»
И в самом деле, в бригаде кировцев авторитет бригадира был необычайно высок. Но лишь позднее Мальян понял, что дело тут совсем не в физической силе.
Дня три назад Алим в присутствии Мальяна рассказывал Алексею об Аширмате.
Оказалось, до революции Аширмат работал издольщиком у сельского богатея. Была у Аширмата смирная, работящая жена и пятилетний карапуз, сынишка Алим. Аширмат любил свою тихую жену, души не чаял в маленьком Алиме и всей душой был предан своему хозяину — богатею, искренне считая его отцом и благодетелем.