Он легко взошел на помост, встал у левого конца стола, оперся на него одной рукой и долго рассматривал бустонцев, сидевших ближе всех, в полосе света, падавшей от стола президиума. Был он стар годами, но крепок и силен.
— Дядюшка Мамарасул! — зашептали между собой бустонцы. — С канала приехал! Наверное, председатель и парторг прислали!
А старик несколько минут всматривался в темноту, узнавая, кто из знакомых где сидит, не обращал никакого внимания на нетерпеливые взгляды председателя собрания, удивленного его молчанием.
— Товарищи односельчане! Меня прислали наши колхозники, работающие на канале, — наконец заговорил он звучным, молодо звучащим голосом. — Ваши братья и сыновья велели передать вам такие слова: «Нам стыдно за вас, седобородые, почтенные отцы, живущие на спокое, всем обеспеченные за счет колхоза и, видимо, от безделья вспомнившие старые сказки про мертвецов, про чудеса и про разные другие глупые вещи, в которые никто, кроме вас, давно уже не верит. Нам стыдно за всех тех, кто остался в колхозе и дал себя обмануть, как грудных младенцев. Нам стыдно за вас потому, что вы как верблюды, на поводу у наших недобитых врагов — врагов Советской власти, врагов народного счастья. Этим вы опозорили всех нас. Весь наш колхоз. Чтобы смыть с колхоза грязное пятно позора, нанесенное вами, мы обязались выполнить на канале две нормы работы в такой срок, в который должны были бы сделать одну норму. К вам мы посылаем старого дядюшку Мамарасула, чтобы он передал вам эти наши слова». Я сейчас сказал то, что велели передать вам ваши сыновья и дочери, ваши сестры и братья, смотрящие вперед, а не назад, как вы, почтенные односельчане. Поняли ли вы эти слова?
Старик замолчал, ожидая ответа.
— Поняли… — мрачно ответил кто-то из бустонцев.
— «Поняли»… — передразнил старик ответившего и вдруг словно взорвался — Ничего вы не поняли, уважаемый дед Хаким. И никогда ничего не понимали. Я ведь помню. Еще мальчишкой вы были согласны за кусок лепешки облизать богача Ашурбая с головы до пят. Вам бы только сидеть да слушать, как какой-нибудь святоша коран читает. И вы ничего не поняли, достопочтенный братец Карим. Ведь и для вас этот проходимец из Шахимардана, старый пес Исмаил Сеидхан — самый почтенный, самый святой человек. А то, что этот святоша все время пытается вредить Советской власти, той самой Советской власти, которая сделала вас, уважаемый и белобородый братец Карим, богатым и счастливым, — этого вы никак не видите… не хотите видеть.
— Вот это отчитывает… почище проклятий Сеидхана! — прозвенел в наступившей тишине восторженный голос.
А старик, распаляясь, продолжал:
— «Просим не тревожить прах наших предков, похороненных на кладбище на холме», — писали вы в заявлении. — А чьи это там предки похоронены? Может быть, ваши, достопочтенный дед Хаким? Так ведь я помню, что ваш отец переселился сюда из Джизака и умер от голода в худой год в Намангане. Там его и зарыли, неизвестно где. И ваша мамаша померла одновременно с ним. Может быть, ваш отец или дед там похоронены, дорогой братец Карим? Нет, не там они похоронены. Отец вашего отца Тохтасын утонул, когда вода прорвала дамбы Иски-арыка, лет пятьдесят тому назад, а отец погиб на тыловых работах в большую войну. Может быть, ваши, Карамат-ой? Так ведь вы приехали в Бустон из селения Ширин-Таш. Чьи же там предки похоронены?
Старик на мгновение замолк, словно припоминая всех, кто умер в кишлаке на его памяти. А затем продолжал:
— Наших предков там нет. Их даже после смерти не пускали на почетные места около мечети. Все места там уже давно захватили наши бустонские богачи. А уже лет двадцать на этом кладбище вообще никого не хоронят. На кладбище у мечети лежат предки Курбан Пансата — басмача, уничтоженного красноармейцами под Шахимарданом. Там похоронены все предки Шарифа-ходжи, расстрелянного Советской властью в 1921 году за контрреволюцию. А какое нам дело до предков этих шакалов? Почему из-за них наш канал, наше счастье должно сворачивать в сторону? Кто вам позволил своим глупым заявлением беспокоить правительство, отнимать у него время, нужное для важных дел? Товарищ Мирсаидов! — повернулся старик к депутату. — Весь бустонский колхоз сейчас на канале. Там большинство нашего народа, и мы решили единогласно: канал просим вести прямо через холм. Я кончил.
Депутат пожал старику руку и усадил его рядом с собою. Площадь гудела от аплодисментов и возгласов. А под этот шум к столу пробирался еще один старик. Он то нерешительно останавливался, то вдруг, набравшись смелости, делал несколько быстрых шагов и снова останавливался.