Ширин-Таш — самое обычное селение, каких много было в Туркестане в ту пору.
Всякий, въезжающий на его кривые, пыльные летом и грязные зимою улицы, долгое время видел только низенькие, ветхие, слепленные из земли лачуги. Выбравшись к центру селения, путник начинал замечать, что постройки становятся более добротными, а земляные стены — дувалы, огораживающие дворы, — не размыты дождями. Это были усадьбы относительно благополучных хозяев.
И только окинув взглядом с какого-нибудь возвышенного места все селение, можно было насчитать четыре-пять усадеб, бесцеремонно раздвинувших своими стенами сельскую мелкоту. Стены этих усадеб были высоки и прочны. Высокие ворота сделаны из добротного леса и покрыты затейливой резьбой. И любой встречный мог объяснить путнику, что огромная, чуть не в десятину усадьба принадлежит почтенному Миршарабу Алиханову, что резные ворота напротив его дома ведут во двор уважаемого Данияра Шамансура — старосты селения; что около главного арыка раскинулся окруженный садом дом богача Абдусалямбека, направо от него облюбовал себе место достойнейший и богатейший из жителей селения, всеми уважаемый Тургунбай, а около мечети, под сенью столетнего карагача, находится дом высокочтимого муллы Сеида Гияса, человека святой жизни и высоких нравственных качеств. Все это была деревенская знать. Средних хозяев было не так уж много. Каждый из них всеми силами, правдой и неправдой старался разбогатеть, но большинство разорялось и пополняло собой ряды сельской голи.
Селение Ширин-Таш в округе звали «селением ишана». Ишан Исмаил Сеидхан владел в Ширин-Таше большими участками земли и пользовался огромным влиянием на жителей. Хранитель могилы, Али Шахимардана он уже при жизни почитался святым. Все богачи и среднее дехканство были мюридами — последователями Исмаила Сеидхана, покорными исполнителями его воли.
Наиболее многочисленная часть населения — издольщики и батраки. Все они были опутаны такой долговой кабалой, что, по существу, являлись рабами Исмаила Сеидхана и его мюридов. Из бедноты только с десяток семейств владели небольшими наделами и сохранили кое-какую самостоятельность.
Особенно тяжело в кишлаке жилось женщинам.
И если невыносима была доля женщин, обладающих всеми дарами природы, то на какую жизнь могла рассчитывать безродная девушка-батрачка, к тому же слепая?
Даже каторжник, на всю жизнь приговоренный к подневольному труду в кандалах, был счастливее ее: он видел. У него оставалась надежда на то, что когда-нибудь и он снова станет свободным.
У слепой же батрачки Ахрос впереди не было никакого светлого проблеска. С детства она не знала ни любви, ни ласки, а слепота сделала ее жизнь тяжелее каторжной. Те, кто хотели бы ей помочь, сами не имели ничего, у состоятельных жителей селения она считалась только даровой рабочей силой, которую можно было нагружать работой, как любого осла, но кормить значительно хуже.
Сынки сельских толстосумов не давали ей прохода.
— Слепая! Слепая! — раздавались пискливые голоса будущих правоверных мусульман, едва лишь батрачка появлялась на улице. Удары, щипки и толчки сыпались на нее градом.
По всей вероятности, Ахрос так и погибла бы под чьим-нибудь забором, если бы не семья Саттара Мирсаидова — сельского кузнеца. Среди кучки еще не закабаленной Исмаилом Сеидханом и его мюридами бедноты выделялся кузнец Саттар Мирсаидов. Слава о золотых руках кузнеца Саттара разнеслась далеко за пределы селения. Окованные им брички и арбы колесили по всей Ферганской долине, а ножи, сработанные Саттаром-кузнецом, можно было встретить и за пиршественным столом у богачей и на поясе у чабанов, пасущих их отары. Правда, ножи богачей отделывались золотом, зато ножи чабанов славились остротой и прочностью.
Слава лучшего мастера в округе не принесла Саттару богатства, но сделала его независимым. Сельские святоши не решались задевать кузнеца, зная его гордый и непримиримый характер. Те же, кто все-таки становились на пути Саттара, на собственном опыте убеждались, что кузнец не уступит никому и что язык у него острее тех ножей, которые он выковывал для чабанов в своей кузнице.
Сам кузнец, занятый с утра до ночи в насквозь прокопченной кузнице, мало обращал внимания на Ахрос. Зато у жены Саттара-кузнеца Розии-биби находилось время позаботиться об Ахрос, починить, а то и сшить ей платье.
У кузнеца был только один сын — семнадцатилетний Тимур, такой же, как и отец, смелый и непримиримый. Он-то и является постоянным защитником Ахрос от издевательства сельских мальчишек.
Благодаря ласкам и заботе Розии-биби, Ахрос была одета, хотя и в очень старое, но всегда аккуратно заплатанное платье. В зимние месяцы, когда никому не нужна даже даровая батрачка, Ахрос всегда находила в доме кузнеца теплый угол и кусок хлеба. Когда Ахрос обманывали слишком бессовестно, Розия-биби, разъяренная, отправлялась к дому обидчика. Благочестивые святоши боялись ее резкого языка не менее, чем языка самого Саттара, и ни разу она не возвращалась с пустыми руками.