— Не ваше дело! — отрезал пленник. — Я не военный и не русский. Меня басмачи не тронут.
— Что вы здесь делали? — задал раненому вопрос Ланговой. — Зачем вообще вы приехали сюда, в горы, в такое время?
— Не ваше дело! — с холодной ненавистью ответил тот. — Я вам больше ничего не скажу. Идите вы… — и пленник цинично выругался.
Лицо Лангового побледнело от ярости. Рука сама собой поднялась к кобуре маузера. Но, заметив предостерегающий взгляд комиссара, Ланговой сдержался.
Командир коротко приказал:
— Перевязать!
Пленного начали перевязывать. Ланговой видел, что рана смертельна. Тимур стрелял сверху, и пуля, пробив правое плечо, засела в груди. С каждым вздохом раненого из небольшой ранки вырывались кровавые пузыри. Перетянутого бинтами пленника внесли в гробницу и уложили на тот самый коврик, с которого он поднялся четверть часа тому назад. Вскоре он потерял сознание.
В подкладке халата, снятого с пленного, было обнаружено несколько исписанных листов хорошей, плотной бумаги. Разбирая с помощью Тимура Саттарова содержание писем, Ланговой только удивленно пожимал плечами. В письмах, написанных тремя различными почерками, передавались кому-то другому, отсутствие которого «ранит сердце пишущего», приветы, поздравления, пожелания успехов и… больше ничего.
Ланговой возмутился.
— Стоило такую чепуху зашивать в халат. Порви ее, Тимур!
Но Злобин был другого мнения.
— Стой, Тимур! Не торопись, — остановил он Саттарова. — А ты уверен, командир, что мы прочли все, что тут написано?
— Конечно, все, — ответил Ланговой. — Узбекский язык я хорошо знаю. Арабский алфавит тоже разбираю. Да и Тимур хорошо читает. Разобрали все, что написано.
— Тогда пусть эти письма прочтут люди поопытнее нас с тобой, — заявил комиссар, складывая письма в свою полевую сумку. — Я убежден, что тут или шифр, или тайнопись, или еще что-нибудь. Пусть посмотрят в Особом отделе.
Ланговой недоверчиво взглянул на комиссара и отправился к пленному. Однако раненый был без памяти. Убежать он никуда не мог, и даже надобность в часовом отпадала.
Проходили часы. Солнце закатывалось за вершины гор, и внизу, у их подножия, уже разливались синеватые вечерние тени. По-прежнему в котловине и во всех трех ущельях было безлюдно. Только здесь, на площадке скалы, еще освещенной солнечными лучами, отряд Лангового, сделав все возможное для обороны, отдыхал по-красноармейски шумно.
Службу несли трое часовых на скале и двое у пулемета на тропе. Остальные собрались под абрикосовыми деревьями в глубине площадки. Протяжно пела помятая и побитая гармонь, тяжело дыша залатанными мехами. Несколько бойцов-сибиряков требовали, чтобы гармонист сыграл «Глухой неведомой тайгою», а тот, с мечтательной улыбкой, не обращая внимания на требования друзей, тянул саратовское «Страдание».
Ланговой и Злобин осматривали жилище хранителя гробницы.
Ветхая снаружи постройка внутри оказалась очень благоустроенной и даже по-восточному роскошно оборудованной квартирой. Освещалась она не распространенным в то время в Средней Азии чираком — светильником, а тридцатилинейной лампой «молния».
В помещении ничего предосудительного не обнаружили. Уже перед уходом Ланговой, посмотрев на лампу, с сожалением сказал:
— Жаль, что керосину маловато. Он бы сейчас нам очень пригодился.
— Почему маловато? — удивился помогавший командиру при осмотре Палван. — Керосин есть, очень много есть. Не одна банка. Много.
В самом деле, в прихожей под старыми кошмами, стояло несколько металлических банок с керосином.
Ланговой обрадовался:
— Замечательно! Знаешь что, комиссар? Басмачи на нас полезут ночью? Как ты думаешь?
— Думаю, что обязательно ночью. Днем они лоб разобьют, — согласился Злобин.
— Ну, а ночью стрелять плохо. Верно ведь?
— Верно. Так что ж ты хочешь?
— Иллюминацию хочу им устроить. Палван! Тащи самое толстое одеяло, в котором ваты побольше. Даже лучше два. Ишан не обеднеет. В крайнем случае, мы и уплатить сможем.
Два толстых ватных одеяла и несколько банок керосина были вынесены на лужайку перед домом.
По указанию Лангового Палван сорвал подкладку с обоих одеял.
— Теперь давай поливай всю эту рвань керосином, — распоряжался Ланговой. — Лей! Лей! Жалеть не надо, а то гости обидеться могут. Так! Сколько банок керосина у нас осталось? Две? Очень хорошо. Срезай с них верхние крышки! Так! А сейчас мы запеленаем их в эти одеяльца. Да постой… Давай добавим сюда пару гранат. Вот-вот. Вместе с запалом и закладывай. Ну, пеленай. Готово? Хорошо. Теперь всю эту прелесть надо покрепче обвязать веревкой!