— Слушай, Тимур, — окликнул он товарища. — Ты покричи басмачам в окно. Зачем они в гробницу стреляют? Святой Али обидеться может.
— Не кричи, Тимур, не надо, — с серьезным видом уговаривал Саттарова пулеметчик Горлов. — Басмачи-то, видать, бога перестали уважать. А вот когда они полезут опять в атаку, тогда этот ваш святой им покажет кузькину мать. Из моего пулемета всыплет по первое число. Покарает, одним словом.
А тут еще рядовой Авдеенко с невинным видом осведомился у Тимура, как он думает, знает ли хранитель гробницы, что басмачи стреляют по святой могиле. — Терпению Тимура пришел конец.
— Знает, конечно, знает, — побагровев, звенящим от ярости голосом ответил он. — Этот старый козел все знает. Если бы сейчас здесь сидел Курширмат, ишан Исмаил Сеидхан запрещал бы красноармейцам-мусульманам стрелять по гробнице. Он бы сказал: «Гробница святая. Аллах накажет всякого, кто выстрелит по гробнице». А теперь он разрешает, шакал вонючий.
Потянулись томительно длинные часы. Солнце лениво ползло по небу, и так же медленно текло время для красноармейцев, лишенных возможности действовать. В небольшом помещении гробницы, приютившем двенадцать человек, было душно.
Томила жажда. Но Ланговой еще в самом начале осады приказал:
— По две кружки на бойца в сутки, и ни капли больше. За раздачу ответственный Кучерявый.
День начал угасать. Сумерки ползли уже по дну ущелья, но вверху, на скале, все еще было светло.
Вдруг пулемет Горлова коротко прострекотал.
— В чем дело? — крикнул Ланговой, находившийся в этот момент в комнате с надгробием.
— Товарищ командир! Несколько басмачей вскочили с тропы на площадку и залегли за убитыми, — доложил Горлов.
Ланговой нахмурился. Злобин пристально посмотрел на него и покачал головой.
— Недаром, Ваня, говорят, что Курширмат достал себе где-то опытного вояку в помощники. Просачиваться начинают. Что ж, — Ланговой посмотрел на быстро темнеющее небо, — минут через пятнадцать контратакуем.
— Еще двое перемахнули! — встревоженно доложил пулеметчик.
Ланговой решил не ожидать полной темноты.
— Приготовиться к контратаке! — скомандовал он, вынул из коробки трофейный маузер и зарядил его.
Но контратака сорвалась. По дверям неожиданно ударил нестройный залп. С десяток пуль, пронизав ветхую дверь, с негромким хрустом ударились во внутреннюю стену старого мазара. Красноармеец, подошедший к дверям, свалился, как подкошенный.
Злобин кинулся к упавшему, поднял раненого на руки и отнес во вторую комнату.
А бой начал разгораться.
Выглянув в амбразуру, Ланговой сразу же понял, что произошло.
Подобравшись к самому обрыву, басмачи под защитой огня первых пяти-шести человек, укрывшихся за трупами, лавиной ворвались на площадку и сразу начали бить из винтовок по дверям и окнам гробницы.
— Пулеметы! Огонь! — скомандовал Ланговой.
Темнота начала заливать площадку. По вспышкам выстрелов Ланговой мог судить, число басмачей на площадке с каждой минутой увеличивается. Правда, они не решались приближаться к мазару и, одолев подъем, сразу же кидались к абрикосовым деревьям. Быстро нахлынувшая темнота помогала им.
Прекратив шквальный огонь, Ланговой приказал пулеметчикам бить короткими очередями. Бойцы из окон стреляли по вспышкам вражеских выстрелов.
Сквозь редкие перерывы в пальбе с площадки стали доноситься вопли и крики раненых.
В темноте к Ланговому подполз Злобин.
— Сколько? — коротко спросил Ланговой.
— Убит один, ранено трое. Ранения легкие, бойцы остались в строю, — ответил комиссар.
— Перехитрила нас, Ваня, эта сволочь, — сказал, понизив голос, Ланговой. — Поздно контратаковать. В темноте они нас своей численностью сломят.
— Контратаковать нельзя, — согласился Злобин. — А вылазку сделать надо.
— Только с гранатами и ползком.
— Правильно, с гранатами.
— Работать будет один правый пулемет, а мы зайдем слева.
— Правильно. Только почему «мы зайдем»? На вылазку поведу бойцов я. А ты, командир, останешься здесь с остальными силами.
— Ну, нет, Ваня! Командир должен идти с бойцами первым.
— Не спорь, дружище! В командных правах мы равны, а в партии я вдвое больше тебя нахожусь. Не спорь, я тебе как коммунист говорю.
Препираясь, командир и комиссар кричали, по очереди прикладывая губы к уху друг друга. От винтовочной и пулеметной стрельбы в каменной коробке гробницы стоял беспрерывный, все заглушающий грохот.
Крикнув в ухо Ланговому: — Ну, я пошел! Возьму с собой пять человек, на каждого по две гранаты! — Злобин отполз в сторону.