— Я не осуждаю тебя, командир, — снова заговорил хранитель мазара, — хотя убитый по твоему приказанию человек всего лишь ищущий божественного знания и далек от тех кровавых дел, которые сейчас творятся в нашем мирном краю. Совершилось то, что должно было совершиться. Я прошу тебя: отдай мне тело моего ученика, чтобы я мог похоронить его по законам и обрядам нашей религии. Ведь мертвый он тебе не нужен. Он уже ничего тебе не сможет рассказать, — закончил хранитель гробницы ехидным тоном, плохо вязавшимся с позой просителя.
Ланговой, готовый удовлетворить просьбу парламентера басмачей, не мог представить себе, как старик выполнит свое желание. Хватит ли у него одного сил поднять я унести труп? «Неужели он рассчитывает, что я разрешу пригласить ему на помощь двух-трех басмачей?» — Молчание затягивалось.
— Командир, конечно, разрешит вам забрать тело вашего ученика, — ответил за Лангового Злобин. — Безусловно, разрешит. Но если вы думаете, что вместе с халатом покойного получите и письма, то ошибаетесь. Письма у нас.
Старик резко поднял голову и, насколько позволяла полутьма, вгляделся в лица командира и комиссара. Он явно пытался определить, прочтены ли эти письма, разгадан ли их тайный смысл.
— Но ведь это частные письма, — заговорил он, с трудом подавляя раздражение и испуг. — В них нет ничего, кроме слов дружбы и привета.
— А вот это все установят в Особом отделе. Там вы и выскажете все свои соображения, — спокойно ответил Злобин.
Хранитель гробницы, как ужаленный, вскочил на ноги.
— Особый отдел в Фергане, а вы здесь, в горах. Вам не добраться до Ферганы. Все вы здесь подохнете. Отдайте письма — и мы пропустим вас в долину.
— Переговоры считаю оконченными, — прервал старика Ланговой. — Писем не отдадим. Вы слышали наши условия: не позднее двенадцати часов дня бандит Курширмат должен сложить оружие. Ни минутой позже. Понятно?
— Постараемся к назначенному вами часу завершить ваше земное существование, — брызгая от ярости слюной, прошипел парламентер и с резвостью юноши выскочил из гробницы, оставив на полу электрический фонарик и забыв о теле своего ученика.
Остаток ночи прошел относительно спокойно.
Сменившиеся из секрета Кучерявый и Саттаров доложили, что над обрывом, в самом дальнем, непростреливаемом углу площадки, слышны шорох и треск сухих сучьев.
Ланговой сам, в сопровождении Авдеенко и неутомимого Тимура Саттарова, отправился на рекогносцировку. Шорох, треск и негромкие голоса басмачей слышались явственно. Однако попытка подползти ближе не удалась. Укрывшиеся за телами погибших басмачи почувствовали приближение разведчиков и открыли огонь. Пришлось отползти, ничего точно не выяснив.
Наступал рассвет. В ущелье чуть посветлело. На восточной стороне зубчатые контуры горных вершин ярко вырисовывались на фоне неба.
В тот час, когда на площадке скалы еще царили предрассветные сумерки, басмачи пошли на штурм гробницы.
О начале штурма возвестила беспорядочная, частая стрельба из винтовок. Сотни пуль впивались в дверь, и так уже превращенную в решето. Ланговой понял, что наступила решительная минута.
Всякая попытка выйти из помещения гробницы была обречена на неудачу. Любой, решившийся сделать это, упал бы на самом пороге, пронзенный десятками пуль.
По амбразурам и окнам тоже велся огонь, но не с такой силой, как по двери.
Ланговой стоял в простенке и прислушивался к тому, что творилось на площадке. Он не решался отдать приказ открыть огонь: два красноармейца, уползшие в секрет, застигнутые неожиданным огнем басмачей, еще не вернулись в мазар.
Вдруг за стеной ухнули один за другим разрывы ручных гранат, и в трескотне басмаческих винтовок послышался отрывистый лай маузеров.
«Наши! Отбиваются! Они в центре», — определил Ланговой по звукам выстрелов из маузеров и скомандовал правому пулеметчику:
— Горлов! Огонь!
Вдруг из-за двери донесся крик одного из бойцов, посланных в секрет. Слабый голос почти заглушала трескотня выстрелов:
— Товарищ командир! Стреляйте из всех пулеметов! Басмачи вас сжечь хотят. Стреляйте из всех!.. Не бойтесь, что нас заденете. Мы…
— Спасибо за службу, герои! — дрогнувшим голосом громко сказал Злобин.
Ланговой только теперь рассмотрел в чуть поредевшей темноте гробницы, что комиссар лежал у прорезанной в двери амбразуры.
Взглянув в окно, Ланговой не сразу понял, что в темени ночи подготовляли басмачи. Сейчас понял…
За ночь басмачи подняли на площадку большое количество горючего материала. Тут было все: и доски из разрушенных жилищ селения, и хворост, и солома.