- Ну, что смотришь? - спросил Борис, снимая с себя прилипшие куски. - Сегодня не их день.
Борис проследил за взглядом Ивана, и увидел торчащий с левой стороны немецкий штык-нож. Он как бы с сожалением посмотрел на него, после чего просто взял и вытащил его из себя. На гимнастёрке остался тёмный мокрый след вокруг разреза. Просто взял вытащил.
- Тебе бы это, в санчасть бы, а? - выдавил из себя Иван.
- До свадьбы заживёт, - ответил Борис и посмотрел на Ивана так, что у того кpoвь застыла в жилах. - А нам ещё до Берлина идти. Некогда на больничной койке прохлаждаться.
Что-то холодное, древнее и нечеловеческое промелькнуло в глазах Бориса, от чего Иван передумал спрашивать, что произошло в блиндаже. Что-то, что заставило Ивана ощутить инстинкты, которые, казалось бы, были забыты десятки, а то и сотни тысяч лет назад, на долгой и извилистой дороге эволюции.
Очевидным было одно – там все мертвы. А на войне хороший немец - мёртвый немец. Зачем задаваться лишними вопросами, ведь так? Пусть вон особисты вопросы задают, а он что, он просто солдат. Хороший солдат. В конце концов, какая разница, как там этих немцев порешили.
- Спокойно, - почти шепотом произнёс Борис, выставив вперёд испачканную чужой кpoвью ладонь, и с которой свисало что-то, напоминающее раздавленный человеческий глаз. – Я тебе не причиню вреда. Всё закончилось. Всё хорошо.
Борис, стряхнул руку, и глаз плюхнулся в грязную лужу на дне траншеи.
Иван спокоен, он очень спокоен, так спокоен, как только можно быть при штурме вражеских укреплений. Только отчего-то ему вспомнились сказки, которые рассказывала ему родная бабка, когда тот в детстве особо озорничал и не хотел спать. Нет, бабушка не рассказывала ему про Ивана-Царевича да Василису Прекрасную, хотя и такие истории были.
Но иногда, когда он уж совсем выбивался из рук, любила она ему рассказать на ночь что-нибудь историю о леших всяких, да кикиморах. Ну и о вурдалаках, которые кpoвь человеческую пьют, да человечинкой балуются. И лежал он тогда тихо-тихо, накрывшись с головой одеялом. Скованный страхом, он ожидал, что из-под старой панцирной кpoвати вот-вот покажется костлявая рука с когтями.
Весёлая бабка у него была, ничего не скажешь.
- А ведь и правда, - кивнул, соглашаясь, Иван. - Нам ещё Берлин брать, да Гитлера до самоубийства доводить!
И внезапно, мир вокруг будто вновь ожил и наполнился привычными звуками войны. Иван развернулся и побежал по траншеям, в поисках уцелевшего противника.
Этот бой закончился. Потом наступила ночь. А потом был очередной бой.
Но в нём Борис уже не участвовал. Посреди ночи к ним в землянку вошли люди, на фуражках которых красовался малиновый околыш. Иван тогда не спал, в отличие от других, не мог уснуть, и видел, как сотрудники НКВД разбудили Бориса и с каким выражением тот, будучи разбуженным, смотрел на них: не то с сожалением, не то со злобой.
А ещё были эти, в зелёных фуражках, пограничники. Спрашивается, какого хрена они так далеко от границы делают? Они ещё какую-то бумагу предъявили Борису, и тот, прочитав, только молча и обречённо квинул.
А потом Борис поднялся с койки и просто пошёл вместе с ними. Куда - неизвестно. Больше Иван не встречал Бориса. И только иногда ему снился сон о том бое в окопах, да тот блиндаж. И то, как вопили внутри эсэсовцы. И потом, как вышел из него Борис, и как посмотрел на него.
Из-за чего его забрали? Из-за того случая во время боя? Но как, спрашивается, узнали? Иван ведь молчал всё это время как партизан на допросе в Гестапо. Рассказать сослуживцам о том, что он видел? Так ведь засмеют же! Скажут, свихнулся Ваня! Или ещё того позорнее, посчитают, что он свалить в тыл хочет, кося под дурку. Хватает уже одного старшины Иванчука с его байкой о старом казаке-призраке в заброшенном доме. Уже весь полк смеётся со старшины, не хватало ещё, чтобы ещё и над ним ухахатывались.
Поутру, когда прозвучала команда "подъём", Иван, как обычно, потянулся за кисетом с крепкой махоркой, и заранее нарванными на почти одинаковые кусочки газетной бумаги. Осторожно насыпав двумя пальцами махорку на кусочек газеты, он скрутил её в очередную "козью ножку", и собирался сложить всё обратно, как заметил среди обрывов бумаги один, выбивающийся по цвету.
Это был маленький обрывок некогда тетрадного листа, о чем говорили характерные синие полоски. На кусочке бумаги почерком его товарища было написано: "Позаботься о звере, он тебе ничего плохого не сделает, а без хозяина ему нельзя. Борис".
Иван ещё с минуту пялился на записку, пытаясь понять, о чём идёт речь. Что за зверь? Никакого зверя при Борисе, Иван никогда не видел. Может, он щеночка какого за пазухой прятал, или котёночка? Так ведь животинку не утаишь от сослуживцев, народ, измученный окопной жизнью, любит привечать всяких зверушек, с ними как-то человечнее что ли на войне. Вроде как частичка дома вместе с тобой в траншее.