Берзин говорил медленно, очевидно, хотел избавить меня от неудобства в связи с моим незнанием русского языка. Но я почти все понимал. Мне было понятно каждое его слово, потому что он умел изъясняться и выражением глаз, и мимикой, и интонацией голоса, и жестами.
Пока он говорил, я смотрел ему в лицо, на облегающую широкие плечи военную форму с петлицами, на которых краснели два маленьких металлических ромба. Он был из тех мужчин, внешность которых поражает сочетанием красоты и силы. Большой лоб, дуги русых бровей над синими спокойными глазами, правильный римский нос, массивный подбородок — лицо его говорило о внутренней гармонии, уравновешенности и решительности. Берзин был блондином. Коротко подстриженные волосы наводили на мысль о солдатской подтянутости и деловитости.
Я вкратце рассказал обо всем, что его интересовало. Говорил медленно, то и дело посматривая на него, — мне все казалось, что я неточно и неправильно выразился и он меня не поймет. Но мои опасения оказались напрасными. Берзин слушал с подчеркнутым вниманием и непрерывно приободрял меня вопросами.
— Говорите свободно, только чуть медленнее, — сказал он мне через некоторое время. — Я почти полностью понимаю ваш язык. Болгарский язык меня заинтересовал сразу же, как только я убедился, какого хорошего друга имеет Советская Россия на Балканах в лице вашего народа, вашей партии… Мы знаем многое о Солдатском восстании, — продолжал Берзин. — Знаем о Радомирской республике, о кровавых боях в окрестностях Софии. Владимир Ильич дал высокую оценку героизму болгарских революционеров. Большевики считают болгарских коммунистов своими верными боевыми товарищами…
Можете себе представить, как сильно подействовали на меня, болгарина, болгарского коммуниста, слова Берзина. Приехать из небольшой страны, почти незаметной на глобусе, сюда, в великую Страну Советов, страну Ленина, и услышать, что русские Прометеи считают нас, болгарских коммунистов, своими верными боевыми товарищами, — это не могло не взволновать!
— Мы особенно высоко ценим помощь, которую оказывает ваша партия в последние годы, — продолжал Берзин. — Продовольствие, собранное в помощь голодающим крестьянам Поволжья, — это подлинно братский жест…
— Но, Павел Иванович, — позволил я себе прервать его. — Что все это значит по сравнению с кровью русских солдат, погибших за свободу Болгарии!
Берзин покачал головой.
— Много значит, мой дорогой болгарский товарищ… Русский народ сейчас больше чем когда-либо понимает цену настоящей дружбы. Сейчас, когда нашу страну окружают гиены и волки, готовые разорвать нас на куски… Но Советская Россия обязана вам еще и за другое, — продолжал мой собеседник. — Ваша партия сделала многое для разложения белогвардейской армии на болгарской территории, для того, чтобы обманутые белыми генералами честные русские люди осознали свою ошибку, сделала многое для того, чтобы саботировать подвоз оружия для белогвардейцев…
При последних его словах я почувствовал, что краснею от стыда: в этот миг я вспомнил провал операции по взрыву железнодорожного моста над рекой Вит. Я робко попытался возразить:
— Не всегда, Павел Иванович… Не всегда наш саботаж оказывался удачным…
— А разве действия русских большевиков всегда оказывались удачными и безошибочными! — прервал меня Берзин, прекрасно понимая, что я имел в виду. И продолжал: — Вы не справились с некоторыми мероприятиями, но героически провели операцию по изъятию оружия из вагонов и военных складов. Настоящие молодцы…
Я слушал начальника Разведывательного управления, мне казалось, что его похвалы относятся к другому народу, другой партии, другим коммунистам. Неужели наша скромная работа оценивается столь высоко? Или Берзин — он не раз поступал так впоследствии во время нашей совместной работы, — не преувеличивая ошибок, неудач и провалов, давал высокую оценку успеху, чтобы вдохнуть веру в свои силы, поделиться своим революционным оптимизмом? Большевики действительно высоко ценят нашу партию, размышлял я тогда, — не случайно сам Ленин ставил ее в пример другим партиям в Европе, не случайно секретаря нашей партии избрали — по предложению Ленина — генеральным секретарем Коминтерна!..
Разговор продолжался. Я подробно, по настоятельной просьбе Берзина, описал наши операции на железной дороге. Его удивила — и он этого не скрывал — организация всей работы, начиная с получения сообщений из Софии о том, в каких вагонах находится оружие и кончая «экспроприацией» оружия и централизованным его распределением.