восемь
А ЕСЛИ ОДНОНОГАЯ ШЛЮШКА ТЕБЯ ЗАЛОЖИЛА?! ОБ ЭТОМ ТЫ ПОДУМАЛА?!
ДЕВЯТЬ
Николь закрыла глаза. Слишком крепко — почти зажмурила. Стало больно.
Он тихонько подошел. Она во второй раз изобразила сонное сопение. Не слишком убедительно, как ей показалось. А он стоял и наблюдал. Строил умозаключения, делал выводы.
Он подозревает, что ты притворяешься! Иначе не стоял бы истуканом!
Ч-ч-черт… Хоть теперь-то понимаешь, почему твой мобильник не распознает СИМ-карту?! ОН ее вынул, пока ты спала!
Казалось, он смотрит на ее лицо и сканирует мысли. Как бегунок в ксероксе, что ездит туда-сюда, распознавая содержимое страницы…
Вжииииииик
Вжииииииииииииик
ВЖИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИК, СУКА!
Легкий удаляющийся шорох.
Он ушел в кухню, стал греметь посудой. Только после этого она решилась открыть глаза.
Она лежала еще некоторое время. Разглядывала коричневые потеки на деревянном потолке. Прислушивалась к звукам из кухни. Анатолий явно решил, что с проблемой покончено, и успокаивал расшалившиеся нервишки готовкой.
Выходит, одноногая шлюшка не заложила…
Прошло еще минут двадцать. Желудок ныл: стресс наложился на голод. Пора спуститься, разведать обстановку, перекусить бутербродом, а заодно предложить помощь с готовкой — для отвода глаз.
Она вставила в тапки вспотевшие от страха ноги, поднялась с кровати. Дерево мучительно скрипнуло. Николь представила себе, как оно завизжит, когда Анатолий будет ее трахать. От этой мысли затошнило.
Если до того вообще дойдет… Впрочем, нет. Не дойдет. В любом случае. Пошло оно к черту. Ты не будешь трахаться с ЭТИМ.
Она заглянула в овальное зеркальце на стене. Слегка растрепала волосы, чтобы сойти за только что проснувшуюся. Проморгалась.
Открыла дверь, остановилась у лестницы. Не хотелось спускаться. Не хотелось идти в кухню. Не хотелось видеть его. Не хотелось, чтобы он лапал ее своими мерзкими руками.
Здравый смысл диктовал: «Нужно спуститься и вести себя как ни в чем не бывало». Инстинкт самосохранения истерически вопил: «Не ходи туда, он опасен!»
Она топталась на месте еще долгих полминуты. Здравый смысл внушал: «Надо идти. Попытайся его перехитрить».
Николь начала медленный спуск по скрипучей лестнице.
девять
восемь
семь
Инстинкт самосохранения визжал: «Стой, тупая ты корова! Вернись в комнату, выпрыгни в окно и, если кости останутся целы, беги!» — «Далеко не убежишь, — уверенно твердил здравый смысл. — Придется поработать мозгами. И от того, насколько добросовестно ты напряжешь извилины, зависит твое выживание». — «Уходи обратно в комнату, пока он не услышал, что ты спускаешься!» — истерил глупый инстинкт.
шесть
пять
четыре
Было похоже, что Анатолий действительно не слышит. Он гремел кастрюлями, ложками, черпаками. Из динамика, который не переставал вещать, снова сухо сыпалась хрипотца Брайана Адамса.
Надо же, похититель, насильник и убийца тащится от сладеньких рок-баллад! Раньше Николь в голову бы не пришло, что можно упечь живого человека в подвал, а потом преспокойно вести машину, подпевая стинговской «Розе пустыни». Дикость.
три
два
Он и теперь подпевал. Как всегда, отвратительно фальшиво. Не всякий выдержит эту пытку. Николь до сих пор выдерживала. А зря. Отличный был бы предлог разорвать отношения с парнем: ты подпеваешь Брайану Адамсу в машине, мразь.
РАЗ
Откуда ни возьмись — грязно-серое пятно.
Она отпрянула, опрокинулась навзничь на ступеньки. Исходящая слюной, гавкающая упырья харя нависла над ее лицом. Дверь кухни распахнулась, голос Брайана громко рассыпался по прихожей. Пса куда-то унесло. Молниеносное движение сопровождалось жалобным скулежом.
— Дик, скотина ты эдакая! Ты что творишь, падаль!
Николь лежала на ступеньках, не в силах даже набрать воздуха в легкие.
Несколько глухих ударов по мускулистой плоти. Бультерьер скулил. Анатолий по-хозяйски схватил пса за ошейник, швырнул в кладовку, грохнул дверью.
Настала очередь Николь. Он сгреб ее за свитер, поднял рывком — тоже по-хозяйски. Его лицо оказалось в паре сантиметров от ее лица. Глаза навыкате, налиты злобой. Скулы сведены судорогой. Дыхание казалось затхлым, гнилостным, хотя на самом деле пахло всего лишь обыкновенной мятной жвачкой.
— Ты больная?! — заорал он. Теперь на лицо Николь летела не собачья, а его слюна. Что хуже — вопрос непростой. — Чего ты высовываешься?! Хочешь, чтоб он тебя загрыз?! Дура, да?!
Несмотря на новый испуг, девушка быстро овладела собой. Воротник рубашки впился ей в шею — и это ее взорвало.
— Отпустил! — сквозь зубы процедила она и что было силы оттолкнула мужчину. Тот разжал хватку, отшатнулся. Бешенство сменилось растерянностью.