Он шел по коридору словно по извилистой тропе, вилявшей по горному склону, и, ступая по ней на цыпочках, почему-то чувствовал, что сейчас она выведет его за пределы дома и он окажется в густом лесу. В душе его звучала мягкая музыка, мозг был переполнен диковинными образами. Наконец добравшись до своей комнаты, он не стал зажигать свечи, а просто сел у распахнутого окна, надолго погрузившись в думы, которые непрошенной волной нахлынули на него со всех сторон.
Эту часть своего повествования Везин изложил доктору Силянсу почти без каких бы то ни было уговоров с его стороны, хотя временами и испытывал некоторое смущение и замешательство. По его словам, он и понятия не имел, каким образом этой девушке удалось оказать на него столь сильное воздействие, причем еще до того как он поднял на нее свой взгляд. Одной лишь близости ее в том темном коридоре оказалось достаточно, чтобы он мгновенно вспыхнул огнем. Везин в жизни не увлекался проблемой колдовства и на протяжении долгих лет всячески стеснялся всего того, что могло хоть как-то походить на нежные взаимоотношения с противоположным полом, ибо всегда отличался застенчивостью и слишком хорошо осознавал свои недостатки. И вот это чарующее милое существо подошло к нему, причем сделало это вполне осознанно. И в дальнейшем ее манеры оставались безупречными, хотя она явно искала любой возможности, чтобы встретиться с ним. Ее поведение отличалось подчеркнутым целомудрием, мягкостью, хотя в нем определенно присутствовали завлекающие компоненты. Одним словом, можно было сказать, что она целиком покорила его одним лишь первым взглядом своих сияющих глаз, даже если и не смогла достичь этого одним лишь волшебством своего присутствия в темном гостиничном коридоре.
— Вам показалось, что она излучает добродетель и тепло? — поинтересовался доктор Силянс. — И у вас не возникло никакого другого ощущения? Например, тревоги?
Везин резко поднял на него свой взгляд, сопровождаемый все той же застенчивой улыбкой, но ответил не сразу. При воспоминании об этом приключении он неизменно покрывался краской смущения, а его карие глаза надолго устремляли свой взор в пол.
— Пожалуй, я бы так не сказал, — наконец вымолвил он. — Сидя у себя в комнате, я действительно начал было испытывать некоторые сомнения. Во мне стала назревать убежденность, что было в ней что-то… как бы это получше выразиться… нечестивое, что ли. Нет-нет, я не имею в виду ничего постыдного — ни физическое, ни интеллектуальное, — но все же нечто такое, от чего у меня почему-то мороз начинал пробирать по коже. Я тянулся к ней и одновременно опасался ее, словно она чем-то отталкивала меня, даже больше того…
Он заколебался, еще больше покраснел и так и не завершил фразу.
— Прежде мне никогда не доводилось испытывать ничего подобного, — с некоторым смущением продолжал он. — Пожалуй, это действительно походило на некое колдовство. Как бы то ни было, но чувство это оказалось настолько сильным, что я начинал подозревать, что останусь в этом городе на долгие года, если, конечно, буду каждый день видеть ее, слышать ее голос, наблюдать за тем, как грациозно она передвигается, а иногда, возможно, и ощущать прикосновение ее руки.
— А скажите, что, по-вашему, было источником, причиной ее власти над вами? — спросил доктор Силянс, умышленно не глядя в глаза рассказчику.
— Странно, что именно вы задали мне подобный вопрос, — в голосе Везина прозвучал легкий, но, похоже, максимально возможный для него намек на чувство собственного достоинства. — Пожалуй, ни один мужчина не в состоянии убедительно рассказать о том, в чем заключена магия воздействия покорившей его женщины. Я, во всяком случае, на это неспособен. Могу лишь сказать, что эта девушка действительно околдовала меня, и при одной лишь мысли о том, что она живет и спит в одном со мною доме, я сразу же начинал испытывать неописуемый восторг.
— Но должен заметить вам одно обстоятельство, — продолжал он и теперь глаза его ярко заблестели. — Дело в том, что она словно синтезировала, аккумулировала в себе все те странные, неведомые мне силы, которые столь загадочным образом манипулировали и самим городом, и его обитателями. Двигалась она гладко, бархатно, повторяю, как пантера, неслышно перемещаясь из стороны в сторону, в точности повторяя присущую окружавшим меня людям манеру все делать исподволь, словно косвенно, скрывая свои потаенные цели — те самые цели, которые предусматривали именно меня в качестве своего главного объекта.
К моему ужасу и одновременно восторгу она держала меня под неустанным и пристальным наблюдением, но при этом вела себя настолько беззаботно и в целом безупречно, что любой другой, менее чувствительный, если мне позволительно будет так выразиться, и не столь подготовленный с точки зрения происшедшего ранее человек мог бы вообще ничего не заметить. Она всегда оставалась спокойной, умиротворенной и, казалось, одновременно пребывала в самых различных местах, а потому мне ни разу не удавалось скрыться от нее. Я всюду сталкивался со взглядом и смехом ее больших глаз — в любом углу моей комнаты, в коридорах, она безмятежно взирала на меня через окна домов или наблюдала за мною в самых оживленных местах городских улиц.