К концу жизни увлечение Ле Фану темами смерти и ужасов сделали его одиноким, все более избегающим общества человеком. М. Р. Джеймс, весьма авторитетный эксперт в данной области, считает его лучшим британским автором историй о призраках.
«Журнал общества физических исследований» в январе 1927 года рассказал о призраке белого котенка, который много раз являлся людям на протяжении тринадцати лет, причем часто — нескольким очевидцам одновременно. Каждое такое появление белого котенка спустя короткое время сопровождалось смертью человека, каким-либо образом связанного с этим появлением. В ряде случаев последствием была не смерть, а начало неизлечимой болезни.
Есть также много свидетельств о черных фантомных Кошках, чьи появления предшествовали смерти кого-либо из обитателей дома. Специалисты по оккультным наукам единодушны в мнении, что из всех призраков животных призраки Кошек — значительно активнее всех прочих.
Есть знаменитая история о белой кошке, которую каждому из нас поведали в раннем детстве. Я собираюсь рассказать здесь историю белой кошки, которая совершенно не похожа на любезную очаровательную принцессу, на время принявшую кошачье обличье. Та белая кошка, о которой буду говорить я, была куда более зловещим животным.
Когда путешественник, направляющийся из Лимерика в Дублин, оставляет слева холмы Киллалоу, а прямо перед собой видит гору Киипер, то справа он оказывается охваченным множеством холмов пониже. Волнистая равнина, плавно спускающаяся по обе стороны дороги, с разбросанными тут и там группами деревьев придает всему окружающему несколько диковатый и одновременно меланхолический оттенок.
Среди немногих человеческих жилищ на этой одинокой равнине, посылавших к небу струйки дыма, находилось небрежно крытое соломой строение из обожженной глины, дом «крепкого фермера», как называли в Мюнстере наиболее процветающих представителей класса арендаторов. Дом этот расположился посреди группы деревьев на берегу извилистого ручейка, примерно посередине между горами и дорогой на Дублин. Дом уже в течение нескольких поколений населяли Донованы.
Оказавшись в этой отдаленной местности и желая изучить некоторые древнеирландские рукописи, попавшие ко мне в руки, я искал учителя, который мог мне помочь в древнеирландском. Мне рекомендовали мистера Донована, человека глубоких знаний, мечтательного и безобидного.
Я узнал, что он окончил колледж Святой Троицы в Дублине и теперь зарабатывал на жизнь учительством. Особое направление моих исследований отвечало его национальным пристрастиям, и потому он охотно пользовался возможностью изложить свои давно выношенные суждения и долго хранившиеся сведения о своей стране и начальных периодах ее развития. Именно он и поведал мне нижеследующую историю, которую я и хочу воспроизвести здесь так, как услышал от него.
Мне довелось самому видеть старый деревенский дом с фруктовым садом, где стволы гигантских яблонь поросли мхом. Я осмотрел причудливый ландшафт, окружавший дом; лишенную крыши и поросшую плющом башню, которая лет двести назад давала изгнанникам защиту от нападений и насилия; заросший кустарником холм, расположившийся примерно в ста пятидесяти шагах, напоминал о трудах ушедших поколений; темные очертания старого Киипера в отдалении; одинокая цепь покрытых вереском холмов, образовавших ближний барьер; множество серых камней и кучки карликовых дубов и берез. Непреходящая атмосфера одиночества делала этот пейзаж вполне достойным фоном для фантастического, дикого и загадочного происшествия. И я вполне мог себе представить, как серым зимним утром, когда все вокруг покрыто снегом, или в холодном великолепии лунной ночи, этот вид мог настроить романтичный ум простодушного Дэна Донована на мистический лад и побудить воображение к порождению иллюзий. Справедливости ради, стоит, однако, сказать, что я не встречал еще человека более прямодушного и надежного, на честность которого вполне мог рассчитывать.
Когда я был еще ребенком, — начал он свой рассказ, — и жил у себя в Драмганьоле, то любил, захватив с собой «Римскую Историю» Голдсмита, отправиться к своему излюбленному месту — плоскому камню, укрытому ветвями боярышника, рядом с небольшим, но глубоким озерцом, которое, как я слышал, называют «каровым озером». Оно лежало в плавном углублении поля, простиравшегося к северу до старого фруктового сада. Это пустынное место как нельзя более подходило для моих занятий.