Интуиция кричит мне: «Прекрати глупить и проигнорируй», но я отмахиваюсь. Червяк сомнений по-прежнему грызет внутренности.
Рука, несмотря на все внутренние терзания, неуверенно тянется пожать руку Эдвина в ответ.
Ладно, будь что будет.
— Видишь, совсем не сложно, да?
Он притягивает меня ближе за плечо и обнажает слегка кривоватый ряд желтых зубов. Запах поношенной, потной одежды и его несвежего дыхания врывается в ноздри с желанием отпрянуть в сторону от столь неожиданных и неприятных объятий.
— Мне ведь и самому уже все это надоело, понимаешь? Мы все-таки одна большая семья здесь. Так что я не злюсь на тебя, Грегги. И ты на меня зла не держи, договорились?
Я опускаю голову на свои потрепанные конверсы, не желая что-либо отвечать. Эдвин тем временем склоняется к моему лицу еще ближе.
— Слушай, раз уж мы зарыли топор войны, может, поможешь мне оттащить ведро обратно? А я потом помогу тебе с поклейкой бумаги. Вдвоем мы управимся гораздо быстрее.
Пока я размышляю над тем, что ситуация пахнет весьма дурно, Эдвин укладывает руку как можно удобней, буквально обвивая ею мою шею. Молчание воспринимается, как ответ, поэтому под натиском его тяжелого туловища и стремительного шага не выдается возможности отстраниться.
Мне это совершенно не нравится. Ни то, что мы движемся в сторону кладовки, где хранятся принадлежности для уборки, ни то, что царапающая горло паника нарастает с каждым поделанным нами шагом.
Дверь со скрипом распахивается. Темнота, что расползлась в небольшом помещении, тут же разрезается светом моргающей лампочки. Эдвин неожиданно толкает меня вперед. Я падаю на колени, уперевшись руками в жесткий пол, и чувствую, как саднят от удара кости, будто кто-то приложил по ним чем-то металлическим.
Хлопок закрывшейся за нами двери заставляет внутренности опуститься куда-то в район желудка. Грязная вода из ведра обрушивается на меня ушатом.
— Держите руки, — приказным тоном доносится из-за спины, и с обеих сторон ко мне тут же подступают дружки Эдвина.
Я непонимающе поднимаю голову, оглядываясь по сторонам и натыкаюсь на две насмешливые пары глаз. Попытка отдернуть руки обратно заканчивается полным провалом. Грязная вода течет по волосам, лицу и попадает в глаза, которые приходится жмурить.
— Смотри-ка, мокрая свинка, — смеется Лени.
— Ну и запашок от тебя, рыжик! — ехидно усмехается Джефф.
Лени смеется еще громче. Эдвин встает прямо передо мной, упираясь носками поношенных кед мне в колени. Я упрямо не поднимаю взгляда, пытаясь проморгаться, но Джефф нарочно врезается рукой в мои волосы, со всей силы утягивая их назад.
Больно. Гадкая улыбка Эдвина, в рожу которого хочется либо плюнуть, либо вцепиться, превратив её не иначе, чем в кровавое месиво, заставляет сжать челюсть.
— Смотри мне в глаза, рыжая свинья!
— Кому сказано глаза поднял! — сквозь зубы цедит Лени.
Пульс бешено скачет в районе сонной артерии. Ситуация полное дерьмо, с какой стороны не посмотри. Не будь Лени и Джеффа, я бы точно учинил драку. Но Эдвин никуда без своей группы поддержки, и это максимально нечестно – тягаться с троими не по силам одному щуплому пацану, который и с одним-то кое-как справится.
Я догадываюсь, зачем я здесь. Этих ребят давно злит тот факт, что я никак не расколюсь, какие бы усилия они для этого не прикладывали. В особенности Эдвин – для человека, который самоутверждается за счет остальных, это весьма типично. Унижай слабых, чтобы казаться выше – такая вот иерархия в приюте. Чем хуже унижения, тем больше авторитета, и я удивлен, как Джей сумел избежать подобной славы, будучи просто сумасбродным парнем без попытки досадить младшим.
Эдвин хватается пальцами за мои щеки. В его взгляде – пренебрежение, словно я кусок грязи, что никак не может отлипнуть от подошвы его идеально чистой обуви. Его глаза говорят: «Знай свое место, чудик», и противная ухмылка, расплывающаяся по тонким губам, это подтверждает.
— Догадываешься, почему ты здесь? — произносит Эдвин и наклоняется немного ближе. Смрад его дыхания заставляет поморщиться. — Потому что свиньям вроде тебя положено находиться в свинарнике. Условия тут, конечно, получше, мы все-таки заключили мир, если помнишь. Но я ожидаю благодарностей. Сечешь, свинка?