— Я притворяюсь, — также тихо отвечает Джей. — Делаю это большую часть своей жизни, потому что никому неинтересно слушать о моих проблемах и мыслях. Чем шире улыбаешься и делаешь беззаботный вид, тем сильнее заставляешь самого себя верить, что все произошедшее – пустяки. Другие, смотря на тебя, перестают париться о своих проблемах. Это моя защитная маска, понимаешь? Как герои надевают свои костюмы, чтобы спасать мир, так и я натягиваю на себя оптимизм. Кто-то должен давать свет, иначе вся жизнь покажется сущим мраком. Хочешь избавиться от боли? Придумай свой собственный костюм.
Он упирается в мой лоб собственным, ненадолго затихая. Я обдумываю все, что было сказано. Мой собственный костюм… моя защитная броня, за которой не найдешь меня настоящего. Неужели это и правда поможет?
Кем я хочу быть на самом деле?
Я всматриваюсь в Джея. В его мимику, в его повадки, в простые движения, когда он принимается освобождать от бинта вторую мою руку. Мысль о том, что я хочу быть таким же невольно всплывает где-то на задворках сознания.
Что, если я просто стану… тобой? Буду шутить, прикалываться, брать от жизни все, пока у меня есть на это время, а не бежать от призраков прошлого? Переболею того Грегори, что уже давно сидит внутри и излечусь в кого вроде тебя? Будешь ли ты и дальше таким добрым и заботливым, как сейчас?
Я мотаю головой.
Я ведь уже был таким, как Джей, до смерти родителей. Я любил жизнь, отдаваясь её течению полностью, не мог усидеть на месте. Какими бы цветами она не отдавала, не было ни дня, чтобы я жалел о том, что появился на свет. Я спешил жить. Радовался мелочам, как и должен ребенок, наслаждался ими и повторял. Раз за разом, без мыслей о завтра. Для меня тогда было сейчас, и калейдоскоп ощущений разнился, но не менялся хотя бы в одном – я был счастлив.
Счастлив ли я теперь? Нет. Я самолично лишил себя этого, посчитав, что заслуживаю другого. Груз боли, печали и тоски утянул меня на дно, в самую темноту, где холод построенного мною же одиночества начал морозить до костей. Я не могу исправить произошедшего, но… я могу хотя бы попытаться исправить себя, чтобы мое будущее не стало еще большей тьмой, чем есть сейчас.
— Спасибо, — тяну я, порушив повиснувшее молчание. — За помощь и вообще за все.
— Пожалуйста, — усмехается в ответ Джей, и серые глаза вновь приобретают веселые искорки. — Всегда рад помочь. Кстати, твои руки выглядят не так уж и плохо. Зачем ты обматываешь их в бинт, если они уже давным-давно зажили?
— Это… часть моего геройского костюма.
— Тогда тебе точно нужен плащ. Желательно черный и кожаный.
Я пропускаю смешок.
— Возьму на заметку.
* * *
Вечером меня зачем-то вызывает к себе отец Вернон.
В его кабинете, украшенном ворохом свечей для экономии электричества, все равно темно и прохладно. Сам отец Вернон стоит ко мне вполоборота у окна, скрепив руки за спиной. Старческое лицо остается спокойным, слегка задумчивым и совершенно непроницаемым, когда я оказываюсь внутри.
— Подойди ближе, мальчик мой.
Скрипучий голос из-за минимума мебели в кабинете разбивается на эхо, уходящее в своды высокого потолка. Я остаюсь стоять на месте, будто не расслышал просьбы, и пастору приходится повернуть голову, чтобы заглянуть мне в глаза.
Ничего хорошего они не сулят.
— Что ж, раз тебе удобней наблюдать отсюда – твое право.
В этот же момент дверь с протяжным скрипом раскрывается. Первым в кабинет вплывает отец Джонатан, за ним – Джей. Все внутри скручивается в тугой узел.
Что-то определенно не так.
— Спасибо, Джонатан, — благодарит старик и наконец отходит от окна. Служитель молча кивает и оставляет нас троих в комнате. — Здравствуй, Джеймс.
— Здравствуйте, пастор. — Голоса Джея остается ровным. Он слегка оборачивается, находя меня взглядом, и уголок его губ тянется кверху, то ли подбадривая, то ли успокаивая меня оттого, что должно произойти дальше.
Подобных ощущений не возникает. На их место приходит лишь паника.
— Сегодня будем беседовать при зрителях?
Зачем ты насмехаешься, придурок?
Отец Вернон подходит к небольшому комоду и раскрывает самую верхнюю дверцу, на миг задумавшись.