Роб поджимает пухлые губы. Тень мрака на его лице больше не вызывает былой жалости. Его угловатая и сгорбленная фигура, сделавшая легкую поступь ко мне навстречу, бегающие по сторонам глаза, в которых нет и тени раскаяния — лишь страх вновь оказаться там, откуда Роб пришел — только и наводят, что волны раздражения.
Я прохожу мимо него ровной походкой, сжимая бедную цепочку настолько, что кожа в районе ладони начинает неприятно ныть. Женщина, стоящая возле стойки ресепшена, одетая в деловой костюм и с явным презрением на лице, недовольно окидывает меня взглядом — та самая клиентка, вещь которой Роб решил незаметно стащить. Вышло, правда, слишком заметно.
— Мы приносим свои искренние извинения за данный инцидент. Спасибо, что не обратились в полицию, — я виновато вкладываю цепочку в раскрытую ладонь незнакомки.
И хоть голос остается весьма спокойным, внутри все трясется и бьется-бьется-бьется. Мои пальцы слегка дрожат от переизбытка негативных эмоций, но женщине напротив нет до этого дела — поджатые тонкие губы превращаются в одну сплошную линию, а рука грубо и бесцеремонно выдергивает украшение, успев при этом мазануть острыми и длинными ногтями по коже.
— Данный сотрудник будет наказан, а чтобы возместить моральный ущерб компания предлагает вам…
— Мне плевать! — резко выплевывает она. — Надеюсь ваше скудное заведение прикроют к чертям собачьим! Будьте уверены: отзыв об этой помойке я накатаю такой, что сюда больше никто не сунется!
— Простите за доставленные неудобства. Мне правда жаль, что так вышло.
Женщина ничего не отвечает: стук каблуков по кафельной плитке шумит в такт с вибрацией мобильного в кармане, а в следующую секунду плечо обдает тянущейся болью от соприкосновения с чужим. Взгляд устало цепляется за удаляющуюся фигуру, а после падает на наручные часы — смена закончится через полчаса. В лучшем случае уеду отсюда вовремя, однако… благодаря Робу вряд ли это будет таковым. На ковре у босса придется пробыть значительно дольше.
Нужно перекурить, иначе я реально убью кого-нибудь, — думаю я и направляюсь к черному выходу, не удосужившись даже взять с собой куртку.
Улица встречает меня шквальным ветром напополам с дождем. Стекла окон, виднеющиеся по левую сторону кухни, слегка дрожат. Капающая с неба морось и вовсе мочит носы рабочих туфель. Я опускаюсь на корточки недалеко от двери и обнимаю себя руками. Дрожь становится слишком явственной, неприятной, болезненной, будто кто-то внутри отчаянно пытается вырваться наружу. Мысли путаются, зацикливаются вокруг одного и того же момента, произошедшего ранее. Мне стыдно, неудобно, практически удушливо в очередной попытке собраться с силами и постараться сдержаться в собственных нахлынувших так резко эмоциях.
Плакать не хочется. Хочется, наверное, закричать, чтобы выдернуть из пролетов ребер это противное ощущение. Кружащийся возле лица и в легких дым совершенно не помогает привести себя в порядок. Я прикрываю глаза, набирая полную грудь воздуха, и резко выдыхаю, задрав голову кверху. Как-то все в последнее время слишком дерьмово складывается.
С работой, будь она неладна, с личной жизнью — точнее её полнейшим отсутствием (и роман на одну ночь — не в счет), — с финансовым положением. Сегодня утром в почтовом ящике обнаружилось уведомление о выселении, так как оплата на жилье возросла, а зарплата из-за мелких инцидентов потерпела урезки. Младший брат, похоже, снова пошел по наклонной и ввязался в очередную игру с наркотиками, вот только вряд ли в этот раз лечение в клинике даст свои плоды. Все… разваливается на глазах, будто превратившись в одну-единую черную полосу, что не имеет какого-либо конца. С каждым днем все тяжелей, проблем все больше, а с каждой попыткой их решить становится только хуже, и я уже совершенно потеряла всякую надежду изменить хоть что-то.
А ты ее хоть раз искала? — усмехается эго. — Кажется, у тебя и надежды на то, чтобы вылезти из этого дерьма никогда не было.