Такие как эта женщина не ездят в метро. Им предпочтительнее такси класса люкс — в силу финансов, ведь бедной она явно не выглядит — или личный автомобиль с водителем во главе. Как её вообще занесло сюда? Потому что её спутники, лица которых буквально копия друг друга, совсем не походят на личную охрану.
Я быстро отворачиваюсь и ощущаю легкую неловкость за то, что слишком долго пялилась. Мысли хаотично перебивают друг друга в попытке успокоиться и не слишком заострять на этом внимания. Я ведь никогда не засматривалась на людей дольше положенного. То ли в силу воспитания («Не глазей! Это некрасиво!» — вечно одергивала меня мать), то ли в силу безразличности.
Но женщина то и дело притягивает взгляд. И смотрит в ответ — прямо, открыто, слишком резко и до раздражающего неприятно. Я чувствую это боковым зрением, упрямо всматриваясь через пыльное стекло в соседний вагон, и всячески стараюсь игнорировать. Но выходит пока что не очень.
Поезд неспешно замедляется. Створки с шумом раскрываются на пустой и безлюдной платформе. Я лениво поворачиваю голову, замечая, как вплывающий в вагон парнишка, облаченный в черный длинный плащ, медленно проходит мимо и останавливается аккурат возле противоположной двери, а после облокачивается на нее спиной.
Ростом примерно шесть с небольшим футов, через черный капюшон черты лица проглядываются с переменным успехом, пусть россыпь веснушек на подбородке, линии скул и шее в теплом свете лампочки вырисовывается отчетливо. Длинные тонкие пальцы, словно созданные не иначе, чем для фортепьяно, перемотаны бинтами. Совсем не вяжется с образом.
Крайне странный денек, — про себя подумаю я. А затем вновь ловлю прямой и неприятный — пробирающий до скачущих по загривку мурашек — взгляд, теряясь в легком возмущении и негодовании. Что ей нужно? Чего она так на меня смотрит? У меня что-то на лице?
Я пытаюсь не начать злиться. Рой бесконечных вопросов так и жалит порядком подуставший мозг, вызывая тем самым мигрень. На языке же вместе со слюной собирается горечь. Может, стоит спросить — в порядке ли она? Потому что здоровой — с такой-то бледностью лица и полной отрешенностью во взгляде — дама явно не выглядит.
Мы так и продолжаем смотреть друг на друга. Голова, несмотря на то что пару минут назад все было в полном порядке, слишком резко начинает весить центнер. Перед глазами все плывет, в ушах звенит, словно кто-то включил телевизор, что отчаянно пытается поймать сигнал, и мне становится больно дышать. Во рту удушливая сухость, сердце в груди сбивается с намеченного ритма, как и дыхание — создается ощущение, будто произошел резкий скачок давления наперебой с панической атакой.
Смутно… знакомое ощущение, отпечатанное на подкорке дурацким дежа вю. Рука кое-как находит поручень — единственный холодный в этом вагоне элемент, — и я попытаюсь сглотнуть. Скрежет рельс становится еще громче, распространяясь наперебой со стелющейся, подобно туман, пустотой. С каждой секундой звук бьет по вискам, шумит наперебой с бегущей по венам кровью и отдает по нервным окончаниям, не смея затихать. Мне становится страшно и, наряду с тем, практически нечем дышать.
Помутневший взгляд в очередной раз натыкается на стеклянный взгляд напротив. Я захожусь громким кашлем. Горло сжимается будто кто-то врезается в него пальцами. Глаза наливаются слезами. Я обеспокоенно мечусь меж пассажирами взглядом, но замечаю, что в вагоне никто не обращает внимания на мои жалкие попытки втолкнуть сухими губами желанный воздух. Лишь дернувшаяся фигура парнишки, лицо которого продолжает скрывать капюшон, пристраивается возле поручня, едва ли касаясь моей руки.
Это нереально. Со мной не может такого быть. Я ведь не умираю, верно? Я не могу умереть! Я просто переработала. Просто… слишком сильно устала, пережив за один день столько стресса, что хватит на годы вперед. Но тогда почему так паршиво? Почему… кто-то будто пытается вытолкнуть меня из собственного тела?