Выбрать главу

По возвращении в зал ожидания он сохраняет дистанцию, держась у окна. В оконном отражении узнает размытую фигуру Хьюго, который возвращается с подносом бумажных стаканчиков. Видит, как Изабель поднимается ему навстречу, останавливает его в нескольких метрах и, подавшись к нему, что-то говорит приглушенным голосом, время от времени поглядывая в сторону Матео. После минутного замешательства они вдвоем уходят к дальнему ряду сидений, явно держась на почтительном расстоянии.

Матео останавливает взгляд на заходящем на посадку самолете, отправляя откровения Изабель о Лоле в самые дальние уголки своего сознания. Тот неподвижно парит в ночном небе целую вечность, и на краткий миг Матео кажется, будто время тоже остановилось. Он чувствует себя на пороге чего-то грандиозного и понимает: их с Лолой жизни больше никогда не будут прежними. Он уже не там, где был, и еще не там, где будет; по сути, он нигде. Просто плывет по течению, точно вращающийся в воздухе атом; и пусть эта мысль пугает его, сейчас он с предельной ясностью видит, что сюда его привел не более чем случай. Нет смысла искать логику в случайном порядке вещей; предсказывать будущее бесполезно — пустая трата сил. Потрясенный открытием, что, возможно, никогда не оправится от последствий произошедшего, он все больше понимает, что теряет над собой контроль, опускается в бездну, созданную им самим. Он впервые по-настоящему сталкивается с безумием и, блуждая по темным подвалам своего разума, внезапно осознает, что это безумие, сумасшествие, в полной мере способно создать собственную реальность.

К тому времени, когда на рассвете их самолет приземляется, Матео придумывает способ обуздать свои эмоции, заставить себя двигаться дальше. Он устремляет взгляд в одну точку — выход на посадку, кресло впереди, окно в каплях дождя — и вокруг него все застывает. Он пребывает в оцепенении — когда Хьюго задает ему вопрос, он не в силах даже повернуть голову. Лишь повторяет себе под нос: я не схожу с ума, со мной все хорошо. Я справлюсь с этим, я в порядке. Я лечу на самолете домой, чтобы отыскать Лолу, мы переживем это вместе. Да, это действительно происходит, но все будет хорошо. Я люблю тебя, Лола. Очень сильно люблю. Если буду все время это твердить, то ты обязательно почувствуешь. Я знаю, что почувствуешь. Я люблю тебя, Лола. Я люблю тебя. Я люблю тебя…

Сидя в такси, мчащемся по шоссе М4 в центр Лондона, он понимает, что страх его уже частично испарился. За окном яркое, свежее утро, они снова в знакомом им месте; он вспоминает слова Лолы, которые она сказала ему, прокричала, всего несколько часов назад там, на пляже. Что она, конечно же, не станет восставать против отца. Что она, конечно же, никогда не поверит чудовищным обвинениям Матео. И его накрывает осознание, что так даже к лучшему, она будет в безопасности: Джерри в панике не увезет ее, она не исчезнет из его жизни навсегда. И Джерри никогда не причинит вред своей дочери — в этом он уверен, должен быть уверен. Матео сошлется на потерю памяти, помешательство, посттравматический стресс, на что угодно, лишь бы снять обвинения. А Лола со временем его простит. Обязательно простит, непременно, потому что без нее у него нет жизни, нет будущего.

На одно мгновение он представляет, будто над ним надругался вовсе не Джерри. Это был кто-то другой, просто на него похожий. Вспоминаются все бессонные ночи, когда он желал, молился, чтобы это был кто-то другой — кто угодно, кроме отца его девушки. Вдруг это был незнакомец? И он тут же напоминает себе: не существует окончательной реальности, есть только ее восприятие человеком. И если в своем сознании, своей памяти он вытеснит Джерри кем-то другим, тогда все станет как прежде. Все должно стать как прежде. Возможно, если он достаточно в это поверит… Он был не в себе, когда высказал те обвинения — был не в себе уже очень давно. Лола знала об этом. Поэтому она его простит. Она даст ему еще один шанс. Потому что знает его, понимает его, она любит его так, как никто никогда не любил, и, быть может, не полюбит никогда. Вся его жизнь заключена в этой любящей, доброй, забавной, яркой девушке, и он не может ее отпустить.