— Получилось похоже? — интересуется он, а я пожимаю плечами, ни в чем уже не уверенная.
— Вань, я домой хочу. На улице темнеет уже.
— Посиди еще немного, и я тебя отвезу.
— А ты останешься?
— Посмотрим, — уходит он от ответа.
Я жду, пока Доронин решит все свои дела. В кабинет, не смотря на позднее время, заглядывают бесконечное число раз, сам он то выходит, то возвращается обратно, и от всей этой людской суеты хочется быстрее сбежать.
Мама, Солнце, фоторобот — все смешивается в череду непонятных образов и обрывков мыслей, сдобренных комментариями шептунов.
В девятом часу мы выходим, наконец, из здания и едем не спеша по проспекту.
— Ань, а хочешь в ресторан?
— В ресторан? — удивляюсь и переспрашиваю. — Я не была там года четыре.
— Значит, решено.
Автомобиль разворачивается через двойную сплошную и прибавляет скорости, я открываю окно и улыбаюсь.
Заведение он выбирает на двадцать четвертом этаже небоскреба, откуда виден весь город. Мы выбираем стол возле окна, и пока несут заказ, сделанный Ваней, я подхожу к панорамному стеклу и замираю. Вдалеке собирается дождевая туча, надвигающаяся в нашу сторону; мелькает молния, но грома не слышно. Последние лучи догорающего заката освещают наш стол, и мне кажется, что ничего прекраснее сегодняшнего вечера ранее не было. Сердце наполняется любовью при взгляде на полицейского, и я предвкушаю ночь, надеясь, мы проведем ее снова в одной постели.
— Аня, — я оборачиваюсь, когда Иван зовет меня, и вижу, что он делает снимок на телефон.
— Ты чего?
— Улыбайся и не двигайся.
И я улыбаюсь, не двигаясь.
Глава 15
Домой мы возвращаемся пешком, обнимаясь, как влюбленные, уже за полночь. Иван оставляет машину на стоянке, и после бутылки вина на двоих, становится добродушным и раскрепощенным, без конца притягивая меня ближе, чтобы поцеловать.
— Я люблю тебя, Ваня, — шепчу ему на ухо, греясь в объятиях. Он не отвечает, шумно вздыхая, но мне все равно. Кажется, что любовь перепирает меня настолько, что ее достаточно на двоих. Держать в себе чувства дальше невмоготу, признания мешают дышать полной грудью, слова жгут язык, пока не становятся сказанными.
Мы тонем в летней ночи, и я растворяюсь в теплом воздухе, готовая хохотать по любому поводу. Крылья за спиной становятся еще больше, укрывая нас обоих от посторонних взглядов. Я ищу ответы в цветных глазах Ивана, пытаясь заглянуть глубже, но он хватает меня и снова целует, а я глупею, и уже совсем неважно, каков мир за пределами наших объятий.
Я кружусь, широко раскидывая руки, под уличным фонарем; тополиный пух, преследующий нас, ложится, ласкаясь, под ноги, словно снег.
— Анька, — выдыхает Иван, усаживаясь прямо на поребрик и доставая сигареты из полупустой пачки. — Откуда ты на мою голову?
Но я не отвечаю, продолжая танцевать под музыку, играющую внутри: должно быть так звучит любовь.
В квартире мы оказываемся перед рассветом; мягкие сумерки обволакивают каждый угол, возле которого мы замираем, теряясь в жадных поцелуях.
— Вааааня, — тяну я, и он помогает мне снять обувь, проводя рукой по лодыжке, заставляя кожу покрываться мурашками, а меня — задыхаться от желания.
Горячие ладони скользят вверх, скрываясь под юбкой, а я откидываю голову назад, опираясь на тумбочку. Пальцы касаются трусиков, и Иван рывком стягивает их вниз, понимая, насколько они влажные.
— Хочу тебя, — шепчет на ухо, согревая, а дальше мир теряет краски; я прекращаю быть одной, нас становится двое. Хриплое дыхание перебивается моими стонами, кожа под ладонями Доронина пылает, а я плачу, цепляясь за его плечи. «Только не отбирай его у меня, — я не знаю, к кому, неверующая, обращаюсь, но повторяю, — только не отбирай».
Я понимаю, что долго так не продлится, но решаю жить сегодняшним днем, наслаждаясь всеми минутами, которые суждено провести рядом с ним.
То, что происходит между нами ночью, будит во мне чувственную женщину. Ваня, нависающий надо мной, с напряженными мышцами рук, с выразительными глазами, постоянно шепчет:
— Какая же ты сумасшедшая, — а я улыбаюсь, впервые принимая эти слова за комплимент.
… Он засыпает, подперев ладонью щеку. Я едва касаюсь лица, проводя по колючей щетине; сон стирает с лица почти все морщины, оставляя лишь пару самых глубоких складок на лбу. Тихонько целую, почти невесомо дотрагиваясь губами, но Ваня все равно хмурится, прижимая меня к себе.
— Спи, — не открывая глаз приказывает он, и я прижимаюсь еще теснее, запоминая каждую секунду этой ночи и надеясь, что она не последняя в нашей жизни.