— Спи, еще рано.
И я засыпаю вслед за ним с улыбкой на губах.
Мне хочется, чтобы день прошел как в кино: идеальным, размеренным. Я стараюсь угодить Ване, но тут же одергиваю себя, прокручивая фразу про Богов, требующих жертв и подношений.
Однако картинка выходит не такой, как в моих мечтах.
Я вижу, насколько Иван привычен к семейной жизни, и оттого ощущаю себя заменителем жены.
Мне трудно облачить блуждающие мысли в точные фразы, но наблюдая за тем, как мы делим мелкие домашние обязанности, вдвоем накрываем стол, как Ваня пытается починить диван, пока я мою посуду, легко представить, будто кто-то невидимый убирает с доски одну пешку, заменяя другой, а для короля ничего не меняется.
Это тревожит. Я улыбаюсь, встречаясь с ним взглядом. Доронин расслаблен, но я — натянутая струна.
Кусаю губы, пока он не видит, и пытаюсь не заплакать. Украденное счастье жжет щеки и заставляет сердце тревожно биться.
— Что с тобой? — когда в очередной раз ложка падает из моих рук на пол, Доронин подходит ближе, заглядывая в глаза.
— Все в порядке, — я пытаюсь изобразить хорошее настроение, но выходит неубедительно. Понимаю это и злюсь на себя.
— Аня, не ври мне, — то ли просит, то ли приказывает Иван, и я не выдерживаю:
— Где Яна?
Он замолкает, не сводя с меня глаз. Я жду ответа, крутя в пальцах ложку, и борясь с тем, чтобы не втянуть голову в плечи, сжаться, став совсем невидимой.
— Мы поругались. Она уехала.
— Что будет потом? Когда Яна вернется?
Я боюсь услышать такое банальное «какая разница, что потом, главное, что нам хорошо сейчас». Хочется зажать себе уши, а ему — рот, не давая словам — змеям выползти и ужалить. «Лучше солги, — молю мысленно, — только не убивай».
— Я не знаю, — голос его срывается: я чувствую, как сказанная фраза острыми краями царапает ему горло, пробираясь на выход.
Слова тоже умеют ранить. В нашем случае — больно обоим.
Я не заикаюсь о своих чувствах; не жду ответа и от Вани. Он отходит, открывает окно, достает сигареты. Курит, стоя ко мне спиной. Я чувствую, как тишина между нами увеличивает пропасть. Мы и раньше были чужими, а сейчас — отдаляемся со скоростью света, разлетаемся по разным концам Вселенной.
Нужно сделать шаг — ему или мне, пока еще совсем не поздно. Понимаю, что первой быть мне, но Доронин опережает:
— Аня, не спрашивай, что дальше. У меня нет ответа — ни хорошего, ни плохого. Я не могу тебе врать или обнадеживать. Пользоваться — тем более. Я не раз вел себя в жизни, как последняя скотина, но не хочу быть для тебя мерзавцем, воспользовавшимся положением, отсутствием жены и твоей доверчивостью.
Я подхожу, утыкаясь носом ему в спину, сдерживая слезы.
— Тебе хорошо со мной? — шепчу, чтобы не выдать дрожащим голосом свои переживания, но скрыть ничего не удается. Полицейский разворачивается и прижимает меня к себе так крепко, будто теперь я для него — спасательный круг.
— Хорошо.
«А как же Яна?»
«То есть для нее мерзавцем он быть согласен?»
«Кто разберет этих мужиков!»
Шептунам не удается остаться в стороне; они задают те вопросы, которые я не говорю вслух. Сегодня им нет места в нашем диалоге.
Мы замираем в объятиях на семь минут, и я понимаю, что до этого так близко мы еще не были. Не физически, нет, — душою.
— Аня, — он мягко отстраняет меня, — мы едем за диваном? Выходные не резиновые, и мы не должны забывать, ради чего ты здесь.
— Я помню, — тихо говорю в ответ. — Едем.
В мебельном я потихоньку прихожу в себя. По дороге сюда мы молчим, да и здесь мне не хватает Вани. Он рядом, но только физически, и я понимаю, что мысленно Доронин далеко отсюда, — далеко от меня. На лице его застывает суровое выражение, поэтому выбор я делаю, исходя из собственного вкуса.
— Как тебе этот? — мы останавливаемся напротив серого, прямого дивана, пройдя два этажа.
— Отлично, берем, — он даже не смотрит на цвет, не интересуется ценой. Пока продавец оформляет договор и пересчитывает деньги, я отхожу к тумбе с зеркалом, вглядываясь в собственное лицо.
Еще вчера мне казалось, что я начинаю жить, а сегодня — я доживаю. Провожу рукой по резной, узорчатой раме зеркала, и, ощущая, как внезапно плывет мир вокруг.
Вместо крика изо рта вырывается тихий хрип; я пытаюсь удержать равновесие и хватаюсь за тумбу, опрокидывая ее на себя. Ноги подгибаются, и я лечу вниз, увлекая за собой мебель.
«Скоро, скоро, совсем скоро — он выйдет на охоту, жертва уже выбрана! Близко!»