А она отвечала, млея от счастья, обнимая и целуя в ответ того, кто был для нее дороже всех, чью любовь не променяла бы ни на какие блага мира, и еще никогда ей не было так хорошо. Она словно поднималась к синеве неба и кружеву облаков, все выше и выше, пока вспышка наслаждения не вырвала ее из сонного забытья.
Еще не до конца проснувшись, Анна открыла глаза в надежде увидеть Михаила – и встретилась взглядом с Владимиром. Разочарование, горечь, стыд окатили девушку словно ледяной водой. Значит, барон и в этот раз воспользовался ее беспомощностью и своим правом хозяина, а гаже всего было то, что она испытывала блаженство в объятиях своего палача.
Владимир пытался ее удержать, о чем-то говорил, кажется, просил прощения, но от этого становилось еще хуже. Она была противна самой себе. Как можно было такое позволить человеку, в чьих руках Анна была лишь игрушкой – вещью, которой он распоряжался как хотел? Схватив платье и одевшись, девушка бросилась к себе, не желая никого видеть.
С этого дня ее жизнь превратилась в однообразную смену дней и ночей, в которых не было ничего, кроме пустоты. Ей ничего не хотелось: ни слушать, ни говорить, даже ходить она заставляла себя с большим трудом.
В огромном доме было только два места, где девушка чувствовала себя лучше – часовня и ее комната. Проводя за молитвой не один час, Анна просила Всевышнего смилостивиться и послать ей вечный покой. Смерть казалась ей самым лучшим выходом из того положения, в котором она оказалась. Сколько девушка мечтала освободиться от тягот земной жизни навсегда, только вот никому не нужная жизнь продолжалась. Продолжалась, хотя каждый раз все сложнее было просыпаться и начинать новый день, раз за разом, час за часом заставляя себя жить.
Ее единственной отрадой в это время был кленовый листок, висевший на ветке, что находилась прямо за окном комнаты. Небольшой, красно-желтый, он единственный остался на дереве и отважно сносил все капризы осенней непогоды.
Анна была готова смотреть на него целый день, словно этот лоскуток, ярким пятном выделявшийся на фоне свинцово-серых туч, придавал ей сил, как бы говоря: «потерпи, и все будет хорошо». И она терпела: дышала, жила, ходила, преодолевая слабость, которая с каждым днем становилась только сильнее. Происходящее вокруг совершенно не трогало ее, все было безразлично: сокрушенные охи Варвары, печальное лицо Никиты и Владимир, смотревший на нее взглядом брошенной хозяином собаки, с печалью и надеждой. Он несколько раз пытался объясниться с ней, но Анна не понимала слов, слышала только его голос, словно доносящийся издалека.
Сколько времени так прошло? Она не знала. Счет дням был потерян, затворница даже не могла сказать, что происходит за стенами дома, солнечно или непогода, осень или зима.
И только этот день, который до сих пор терзает стыдом, вырвал ее из уже ставшего привычным равнодушия. Он сохранился в памяти до мельчайших подробностей. Даже спустя двадцать три года она помнила все, что тогда произошло, всякий раз при воспоминаниях испытывая только одно – боль.
Этот день с самого утра начался как-то не так. Девушка чувствовала себя настолько слабой, что не смогла как обычно пойти в часовню и, оставшись в комнате, смотрела на свой талисман, упорно не желавший сдаваться порывам ветра.
От принесенного завтрака Анна, невзирая на уговоры Вари, отказалась. Есть и правда не хотелось, и кухарка, причитая, унесла груженый снедью поднос. Посидев еще немного, Анна решив все-таки отправиться в часовню, спустилась вниз. Проходя через гостиную, она услышала разговор, доносившийся из-за приоткрытой двери кабинета, и впервые за все время оцепенение отступило. Голос любимого притягивал как магнитом, и Анна пошла на его зов, словно пробуждаясь, пока до нее не донеслось издевательское: «Интересно, как ты собираешься просить руки моей крепостной? Крепостной любовницы!»
Только сейчас девушка поняла, как была наивна, считая, что ее жизнь закончилась в ту проклятую ночь. Нет! Жизнь закончилась для нее сейчас, когда барон во всеуслышание заявил о ее падении, словно измазав грязью выставил на посмешище. Непроизвольно сделав несколько шагов, Анна привлекла внимание собеседников, обернувшихся на шорох платья.