Но Всевышний оказался глух к молитвам проклятого: время шло, а о девушке ничего не было известно. Репнин помогал ему все это время, хотя о прежней дружбе не было и речи. Михаил не скрывал, что делает это только ради той, которая ему дорога.
Казалось – хуже уже не может быть, и все же признание Сычихи, явившейся в дом племянника с повинной, вызвало у Корфа желание пустить себе пулю в лоб.
Прожившая с грузом вины двадцать лет тетка считала исчезновение Анны Божьим наказанием за содеянное старым бароном и выложила все как на духу о романе Долгорукого и Марфы.
Слушая ее рассказ, Владимиру хотелось выть от безысходности. Теперь многое стало понятно: как Анна оказалась в доме, почему отец относился к ней иначе, чем к другим крепостным и зачем просил сына позаботиться о воспитаннице после его смерти.
Только вот ситуации это не меняло. Вернее, стало еще хуже. Присутствующий при разговоре Репнин, не медля ни минуты, бросился к Долгоруким и рассказал Андрею эту историю. Неожиданно для всех он заявил, что готов признать сестру и остался твердым в своем решении, несмотря на яростное сопротивление Марии Алексеевны. Молодой князь оказался не одинок в борьбе против матери – Лиза и Соня, искренне любившие Анну, поддержали брата, сказав, что он поступает правильно.
Узнав о причине побега Анны, Долгорукий вместе с Михаилом на следующий же день явился в поместье Корфов, полный решимости разобраться с бароном и потребовать ответа за содеянное.
Впрочем, воинственный пыл князя сильно поутих, стоило ему увидеть барона. От циничного самоуверенного красавца не осталось и следа. Сгорбившийся человек с поседевшими висками, глядя на визитеров безразличным взглядом, спокойно спросил:
- Убить решили? Убивайте, только дайте сначала Анну найти.
Увидев друга в таком состоянии, Андрей потянул Репнина к двери сказав:
- Пойдем, Мишель, нам здесь нечего делать.
Долгорукий тоже принялся искать сестру, делал все, что мог, и все без толку. Искали везде: в лесу, ближайших и отдаленных поместьях, уездном городе – Анны нигде не было. Отчаявшись найти ее, Михаил и Андрей через месяц сдались, считая девушку умершей, и только барон упорно отказывался верить в ее смерть.
Корф словно одержимый продолжал поиски не только в уезде, но и в Петербурге. Платил полиции, чтобы ему сообщали о найденных покойницах, внешне похожих на беглянку, искал в борделях, среди прислуги в богатых домах, даже нанял людей выяснить, не появилась ли у кого из представителей бомонда новая содержанка. Раз за разом обходя улицы, лавки, кабаки, Владимир все больше терял веру в удачу. Даже следа Анны не удавалось найти, ее не было ни среди живых, ни среди мертвых.
Памятуя, в каком состоянии находилась девушка перед своим исчезновением, он решил обратиться в Обуховскую лечебницу – впрочем, и там ее не оказалось. Пожилой врач, выслушав Корфа, сочувственно сказал:
- Сожалею, однако я бы посоветовал прекратить поиски, господин барон. Судя по тому, что Вы сейчас рассказали, воспитанница Вашего батюшки была в сильном нервном расстройстве. В большинстве случаев такая болезнь заканчивается самоубийством или остановкой сердца. С полной уверенностью сказать не могу, хотя почти уверен – ее уже нет в живых.
Поблагодарив доктора, Владимир покинул больницу и отправился в свой особняк. Он знал, что ему сказали правду, ту самую правду, о которой кричал разум и в которую отказывалось верить сердце. Разумеется, хотелось верить в чудеса, а их не бывает. Анны нет рядом с ним и никогда не будет, как не будет больше прежнего Владимира Корфа.
В тот же день, прекратив поиски, барон возвратился в поместье.
Мрачный Никита, встретивший его возле дома, Варвара, смотревшая сначала с надеждой, а потом закрывшая лицо руками, растерянный Григорий. Все они казались живыми укорами его совести, только ему было все равно. Ничего не говоря, Владимир закрылся в комнате Анны, не желая никого видеть и слышать. В голове билась единственная мысль: жить больше незачем. В глупом времяпровождении, лишенном всего светлого и радостного, смысла не было, и заряженный пистолет у виска казался единственно правильным выходом. И так ли важно, что ждет за гранью смертельной тьмы, адские муки или покой небытия – хуже точно не будет.
Решившись, мужчина поднялся и направился к двери, но задержался у столика, на котором стоял портрет отца. Покойный Иван Иванович подарил его своей воспитаннице на шестнадцатилетие, и с тех пор девушка с ним не расставалась. Даже приезжая в петербургский особняк, брала с собой. Она любила и уважала своего воспитателя, и наверняка простила бы ему то, что он лишил ее материнской любви. Анна умела прощать. Всех, кроме одного.
Взяв в руки портрет, Владимир подумал – сотвори он подобную гнусность при жизни отца, его бы давно уже здесь не было. Покойный барон, ревностно относящийся к чести рода, никогда б не потерпел такого позора. И вдруг, как озарение: а разве не позор то, что он замыслил сейчас? Последний из Корфов наложит на себя руки! Перед глазами возникла довольная физиономия Бенкендорфа, презрительная усмешка Императора, брезгливо скривившийся Репнин. Чего еще ждать от негодяя и мерзавца?! Опозорил свой род, предал память отца, погубил любимую женщину. Ни жить, ни умереть достойно не смог! И самоубийство только подтвердит его ничтожество. Это не расплата, а трусливое малодушие, не более чем жалкая попытка оправдаться в своей подлости.