- Ребенок Миры выжил?
- Ребенок выжил. Мира с четырьмя детьми измучилась.
Валера, представленный Эллой Леонидовной, оказался пятидесятилетним щуплым неказистым мужчиной с испитым лицом и подвижной неустойчивой пластикой тела.
Валера повел братьев в ночной клуб. На клубе была огромная надпись “Звiр”. Глеб толкнул брата в бок:
- Знакомое название… В нашу честь.
Днем ночной клуб работал как кафе. В полумраке зала стояли шесть бильярдных столов с зеленым сукном. На балконе , напротив стойки бара, сидели две – три местные девушки, пившие “живое” пиво в кегах. Глеб, пребывавший в игривом настроении, махнул им. Летом гардероб не работал. Пантелей спросил Валеру про Миру.
Отошли недалеко. Во дворе пятиэтажного дома со старушками у подъезда Валера задрал голову кверху и, игнорируя старух, покричал мужчине, курившему на балконе:
- Сазон, где живет телка, ну, та, что с негром?
- На третьем этаже, - отвечал Сазон, подтянув спортивные штаны с обвислыми коленками.
На третьем этаже дрогнула занавеска. Оттуда наблюдали.
Троица позвонила в указанную квартиру, но им не открыли.
Уже на улице Мира догнала братьев. Она постарела, поседела. Была в тапочках и халатике. Около домов многие так ходили.
- Я тебя узнала! – Мира ищуще сверлила глазами Алексея. Возможно, она его не только помнила, но и любила. Он взвешивал в голове, не упустил ли он жизненный шанс, некогда не связав судьбу с Мирой.
Сделав жест остальным, Пантелей отвел Миру в сторону:
- Как ты здесь оказалась, Мира? В Жмеринке? На Украине.
- У меня тут родня… И тут говорят по – русски. Проблем нет. Я и по-украински говорю. А уехала я от позора.
- От какого позора ты уехала, Мира?
- Элла Леонидовна, наверняка, рассказала тебе мою судьбу. Шесть лет я поступала в медицинский. Наконец, поступила. Вышла за Муслима. Родила четверых. Муслим – тоже врач. Тебе сказали? Зарплата крошечная. У последнего – рак крови. Муслим не выдержал трудностей жизни и сбежал на Мадагаскар. Работу врача я потеряла…
- Как так?
- Так вышло.
- Работаю в гардеробе в ночном клубе.
- Единственном в городе… Но от какого позора ты бежала, Мира?
- Весь свой позор я тебе рассказала. Я потеряла мужа и любимую профессию.
- Это ли позор, Мира?.. Если бы мы с братом от своего позора бежали, нам впору уехать на Самоа или на этот самый Мадагаскар и зарыть на пляже голову в песок. Мы – то живем!
- А я людям в глаза не могу смотреть!
- Но и здесь все всё знают… Мира, ты напоминаешь мне фермера, застрелившегося, что не смог отдать банку ссуду в двадцать пять тысяч долларов.
- …Здесь другие люди. Здешние не знают меня с детства… Не знают, как я росла, что любила, к чему стремилась. Мои родители были брат с сестрой. Я тебе говорила, когда мы говорили о нашей свадьбе. Я с тобой была честна. Открыла семейную тайну. Они никому не говорили. Мать говорила, что отец ушел. А дядю – отца я называла отцом..
Пантелей вздохнул.
- Пантелей, ты не можешь мне помочь? Дай пять тысяч.
Крайне удрученный Пантелей вернулся к Глебу и Валере. Пошли смотреть местный рынок. Тут продавалось много речной рыбы. Купили семечек. Лузгали. Валеру угостили пивом. Он повеселел и на берегу речки разговорился с каким – то “бродягой”, собиравшим, сминавшим и прятавшим в кошелку брошенные банки. Все равно было весело. Чувство свободы, богатства в отношении других, безнаказанности. Как в детстве, когда родители жили за тебя. Дышалось глубже без охраны, которую не взяли в поездку.
Вечером Пантелей показал родителям новые паспорта, предлагая вернуться в Москву.
- Но нас же там ищут? – беспокоилась мать. Она хотела жить ближе к детям. Силы стали не те. Для ухода приходилось нанимать соседей.
- Мама, уже никого не ищут. Все стихло.
- А почему в паспортах не наши фамилии и имена? – насторожился отец. – Я Петр Петрович какой – то , а мать Мария Ивановна?
- Так надо… Поселим вас в хорошем месте. На Садовом кольце, на площади Маяковского. Это центр. Напротив дома два театра. В театр будете ходить. Мама, ты же любишь театр. Когда вы в последний раз приезжали, помните, как я в Большой театр вас на “Пиковую даму ” водил.
- Нам уже восемьдесят шесть лет.
Родители привычно отказались лететь на самолете. В поезде Пантелей спросил мать:
- Мама, ты никогда не говорила. Кем ты приходишься Смирновым.
- Я не говорила, потому что не считала важным! – отрезала мать. – Я им вроде кузины что – ли. По девичеству, - оправдалась она, будто могла перерасти свое родство.
- Мадам, - галантно остановил отец сотрудницу вагона – ресторана, развозившую судки с супом и вторым.
Взяли и напитки. За окном бежали поля с наливавшейся зерном пшеницей.
49
Птусь пришел к Серафиме. Она торопливо отправила сына в другую комнату.
- От него? – спросил Птусь.
- От него.
- А от меня не рожала! – сказал Птусь. – Принимай гостей.
На кухне он ей, до смерти перепуганной, сказал:
- Ты чего людям лепишь, что замужем только за Арнольдом Оскаровичем была? Ну, и словосочетание! Язык сломишь. Фотки свадебные с ним показывала. А наши свадебные фотки выбросила?
- Слухом земля полнится!.. Ты мне чай из заварочного чайника наливай. У тебя с банкиром третья ходка? Я, Арнольд и он. Подкидыша он твоего оформил?
- Чего тебе от меня нужно, … Птусь?
- От тебя мне уже ничего не нужно, хоть и похорошела ты, расцвела. Как кочерга была, когда по – юности и глупости мы поженились. Но я тебе целку ломал!.. Мне деньги твоего хомячка нужны. Откинулся я. Надо бы подустроиться. А жениться я теперь не могу, по понятиям. Вольный человек!
Серафима гремела чашками. Птусь пил заварку, разогретую в кофейнике.
- Кое – что для начала… Передумал! И от тебя возьму. Загородный дом на меня перепишешь. Спиногрыза своего зови. Будем знакомиться.
Птусь играл столовым ножом. Когда зашел Саша, он обратился к нему с притворной нежностью:
- Знакомимся, Александр. Я – дядя Петя… Медведей я не ел.
Мальчик улыбнулся. Птусь посмотрел поверх его чубатой головы на Серафиму:
- Со второй женой, Анькой Гундерман, или как там ее, Сааковой, тоже мне надо будет встретиться.
- Моя мама - твоя жена, дядя Петя? – спросил Саша.
- Нет, - потрепал его по голове Птусь. – Свобода – моя жена. А сваты – мозги. Лучше в школе учись!.. Что это у мамы за иконостас? – спросил Птусь про иконы на стене кухни.
Саша пожал плечами. 52
- Дядя Петя, а где ты живешь?
- Где живу, меня уже нет. Пока буду жить у вас. Потом – рядом.
Серафима выронила чашку. “Полиция “, - незаметно для сына написала она на запотевшем стекле. Птусь оттолкнул мальчика, быстро встал и вытер написанное. Саша потер ушибленное место.
50
Глеб в Оксанином загородном доме демонстрировал родителям их голографические копии. Родители восхищались и побаивались самих себя, ходивших в снопах света прожекторов, как живые. Что они формально похоронены на Ваганьковском кладбище, Глеб и Пантелей им не сказали. Рассчитывали, что Оксана, Олег и молодежь, присутствовавшие на похоронах пустых гробов, ничего не скажут.