Для меня Хеши был объектом поклонения все то короткое время, в течение которого я знал его. Я мечтал о том, что в один прекрасный день и сам стану членом легкоатлетической сборной и буду носить короткие белые шорты с разрезами по бокам — чтобы было удобнее моим мускулистым и упругим бедрам.
В 1943 году, перед самым призывом в армию, Хеши решил обручиться с Алисой Дембовски, главным капельмейстером школьного оркестра. Алиса обладала невероятным талантом вертеть не одним серебристым жезлом, а двумя одновременно — она закидывала их за плечи, потом вдруг жезлы подобно змеям проскальзывали меж ее ног, еще через мгновение Алиса подбрасывала их в воздух на пятнадцать-двадцать футов и ловила — один за другим — у себя за спиной. В тех исключительно редких случаях, когда жезл все же падал на беговую дорожку — во время репетиций, — эта девушка укоризненно качала головой и тихо приговаривала: «Ах, Алиса!», за что Хеши, должно быть, любил ее еще больше. На меня, во всяком случае, это производило именно такой эффект. Ax-Алиса — с ее длинными светлыми волосами, взлетающими за спиной и падающими на лицо! Скачущая жизнерадостно через половину футбольного поля! Ax-Алиса — в коротенькой белой юбочке с белыми же лосинами, в белых сапожках, доходящих до середины икры! О Господи, Алиса «Ножки» Дембовски, во всей своей глупой, блондинистой гойской красе! Еще одна икона!
Эта Алиса была столь явной шиксой, что семейство моего дяди, да и наше собственное, погрузилось в бесконечную печаль. Что же касается местечка в целом, то я полагаю, обитатели его на самом деле гордились тем, что язычнице удалось достичь столь заметного положения в нашей школе, девяносто пять процентов преподавательского и ученического состава которой были евреями. С другой стороны, несмотря на аплодисменты, которыми болельщики Викуахик-Хай награждали бесстрашие и координацию девушки, исполнявшей, по меткому выражению диктора, комментировавшего выступление, «смертельный номер» — жезл оборачивался с обеих концов пропитанной бензином ветошью, потом ее поджигали, и Алиса жонглировала своеобразным факелом, — несмотря на гробовое «бум-бум-бум» басового барабана, аханье и визги публики, когда казалось, что Алиса вот-вот сама превратится в пылающий факел, опалив свою восхитительную грудь, несмотря на искреннее восхищение и уважение публики, — несмотря на все это, я полагаю, что на нашей трибуне царила некая комическая отчужденность, основанная на убеждении в том, что только гой может считать подобные способности первостепенным талантом.
В большей или меньшей степени аналогичным было отношение к спорту вообще и к футболу в частности. Это — занятие для гоев, полагали все родители в нашей округе. Да пусть они себе расшибают головы ради «славы»! Ради победы в какой-то игре с мячом!
Как говаривала моя тетушка Клара, заходясь своим тоненьким, словно скрипичная струна, голоском:
— Хеши! Умоляю! Мне ни к чему эти гойские забавы!
Не нужны ей эти ужасные забавы, от которых язычники пребывают на вершине блаженства… Футбольная команда нашей школы была отчаянно безнадежной (хотя оркестр, надо сказать, регулярно выигрывал призы и грамоты); — печальные рекорды наших футболистов, конечно, огорчали младшее поколение — что бы там ни чувствовали по этому поводу взрослые, — однако даже ребенок-еврей понимал, что проигрыш футбольного матча — отнюдь не вселенская катастрофа. Я вам приведу сейчас текст, который скандировали с трибун в конце матча мой двоюродный брат со своими приятелями, подбадривая терпящих очередную катастрофу игроков. Я орал вместе с ними:
Айки, Майки, Джек и Сэм Не едят колбас совсем! На обед у нас маца — Ламца-дрица, ца-ца! Ай-ай-ай, Викуахик-Хай!Так что подумаешь — проигрыш. Зато мы можем гордиться другим. Мы не едим колбасу. У нас маца в буфете. Конечно, на самом деле никакой мацы у нас в буфетах не было, но она могла бы там быть, если бы мы захотели, и мы не стеснялись говорить вслух правду! Мы были евреи — и мы не стеснялись говорить об этом! Мы были евреи — и потому не только не были хуже гоев, громивших нас во время футбольной игры, но напротив — мы лучше их, ибо не собирались ложиться костьми ради победы в такой дикарской игре. Мы евреи, и мы — лучше всех!
Белый хлеб и хлеб ржаной, Пышечки и хала! Викуахик наш родной — Слава тебе, слава!Хеши научил меня еще одной здравице, еще одной строфе, которая углубила мое понимание обрушивающихся на наши головы несправедливостей…