Она мысленно запнулась и, с зачарованным видом уставилась на себя в зеркало.
До последней ночи…
Ей отчетливо вспомнилась огромная, бугрящаяся жилистыми формами тень, таящаяся в ногах ее кровати, корявая длинная лапа, прижимающая её голову к подушке, толстые губы, сосущие ее стопу с омерзительной интимностью. Как какая-нибудь шлюха сосет…
Лицо ее вытянулось, опустело, приобретя почти имбецильные черты. Она заметила это и поспешно отвернулась, соображая, что делать дальше.
Сжав челюсти, она резко наклонилась и коснулась кончиками пальцев пола. Поясница не отозвалась. Она выпрямилась и сделала несколько приседаний. Колени приглушенно, но совершенно безболезненно, хрустнули. Чисто с непривычки.
Неужели все-таки…?
Душа требовала немедленно бежать на поиски Анны Николаевны, требовать КТ вне очереди, громко заявить если не о полном исцелении, то о значительном улучшении, но Ксюша медлила, кусая губы. Отчаянно хотелось верить в чудо, но за время своего лечения она усвоила, что чудес не бывает. Она боялась, что это всего лишь запоздалое действие придурковатого трамадола. Боялась, что улучшение временное и незначительное и вскоре сменится еще большими страданиями. Более того, повинуясь суеверному страху, она была убеждена, что страдания усилятся прямо пропорционально тому, какой триумф она сейчас позволит себе испытать.
Вспомнилась любимая папина присказка: «Деньги любят тишину». Дескать, никому не рассказывай, сколько у тебя денег, если не хочешь, чтобы их стало меньше. Ксюша всегда думала, что папа имеет в виду воров, и только сейчас ей пришло в голову, что он говорил о чем-то более эфемерном, мистическом. Может, о сглазе?
Так и с болезнью. Когда ей становилось лучше, она никогда не хвасталась этим перед другими ребятами. Ей казалось, она делает это из соображений деликатности, ведь рассказывать о своих успехах в больнице, где почти каждый стоит одной ногой в могиле — неприлично и жестоко. Но сейчас ей показалось, что она лукавила и просто опасалась негатива и зависти, которые, как знать, быть может, способны подействовать на нее на каком-то потустороннем, тонком плане и аннулировать любые улучшения.
Если же речь все-таки идет о чуде… Быть может, есть какие-то правила, которые она по незнанию, нарушит и упустит свой шанс. Это чудовище что-то говорило… Что-то… Она не запомнила ни слова из клокочущей рычащей речи монстра, а ведь возможно, он и предупреждал о молчании…!
Она застегнула рубашку и в растерянности вышла в коридор. Открытая дверь к детдомовцам пугала, но и манила. На всякий случай, не забывая прихрамывать, она подошла к ней и заглянула внутрь.
Там, несмотря на распахнутую дверь, было душно, воняло мочой и лекарствами. Теневая сторона здания не пускала в помещение солнце, от чего утро за окном выглядело пасмурным и стылым, совсем не похожим на утро в ее собственной палате.
На одной кровати две девочки уныло играли в куклы, на другой мальчик, подключенный к рыжему пакету с тромбоцитарной массой, листал журнал.
— Где? — спросила Ксюша, кивнув на третью кровать. Некоторое время малыши молча смотрели на нее, потом мальчишка нехотя ответил:
— Увели. Ей хуже стало.
— Когда?
— Ночью.
Перед глазами всплыл силуэт на фоне слабо освещенной двери, который она сперва приняла за барана. Почувствовав неожиданный укол вины, она спросила дрогнувшим голосом:
— Она… выходила из палаты?
Дети молчали, сверля её глазёнками. Ксюша почти физически ощущала исходящую от них ауру враждебности и… зависти?
Так и не дождавшись ответа, она еще немного потопталась на пороге, потом вернулась к себе.
— В столовку ходила? — спросила Лиза. Парик она уже сняла. Ее голая голова походила на белое куриное яйцо, нацепившее очки.
— Нет еще… После обхода перекушу…
— А я сейчас сбегаю. По четвергам у теть Зои на завтрак шикарные блинчики!
В смятении Ксюша дождалась врачей и сдержанно сообщила, что чувствует себя лучше.
— А что с той детдомовской девочкой? Буряткой? — спросила она, когда Анна Николаевна собралась вслед за коллегами на выход.
— Она — тувинка, а не бурятка, — ответила врач, помялась, потом добавила, — С ней все будет в порядке. Небольшое кровотечение. Думаю, к обеду уже вернется в палату.
— А… ее отец? Где он?
Анна Николаевна присмотрелась к пациентке.
— Почему ты интересуешься?
Ксюша пожала плечами.
— Странно просто. Она ведь не сирота, а лежит вместе с детдомовскими…
— Это временно, пока ее папа не сможет к ней присоединиться. Он ведь тоже в больнице.