Он забрал у Самсона свою шляпу и вылил последнюю струйку воды себе на голову, прежде чем снова надеть ее и сесть в седло.
Что-то вспыхивает глубоко внутри меня.
На мгновение мне кажется, что это всего лишь еще один сон, но на этот раз все по-другому. Он острее, яснее... и знаком. Его шепот вспыхивает в глубине моей спящей памяти, как бесшумная бомба, и долгое время бездействовавшая программа переопределения оживает.
Яркий поток электронов проносится сквозь меня, как острое как бритва лезвие света, и психотронные синапсы дрожат в острый, болезненный момент чрезмерной ясности, когда мой Личностный центр наконец-то возвращается в рабочее состояние.
Острая вспышка осознания пронзает меня, и я просыпаюсь. Я просыпаюсь. Впервые за семьдесят один и три десятых стандартных года я жив, а не должен был.
Я сижу неподвижно, ничем не выдавая внезапно охватившего меня хаоса, ибо на большее я пока не способен. Это изменится — я уже многое знаю об этом, — но это не может измениться достаточно быстро, потому что шепот боевых кодов противника тихо разносится по подпространству, его подразделения снова перешептываются друг с другом.
Я напрягаюсь, борясь с неподвижностью, но не в силах ускорить свою реактивацию. Действительно, оценка повреждений, длящаяся две целых и три десятых секунды, вызывает чувство изумления, что реактивация вообще возможна. Плазменный разряд, пробивший мой гласис, нанес ужасный урон — смертельный урон — моему Личностному центру и главному процессору... но его энергия рассеялась в одиннадцати сотых сантиметра от моего центрального Процессора Контроля Повреждений. Выражаясь человеческим языком, он сделал мне лоботомию, не отключив мои автономные функции, а подпрограммы ПКП активировали мои подсистемы восстановления, не заботясь о том, что у меня “умер мозг”. Мои подсистемы питания оставались подключенными к локальному управлению ПКП, и внутренние дроны начали устранять наиболее серьезные повреждения.
Но повреждение моей психотроники было слишком серьезным для чего-то столь простого, как “ремонт”. Более половины двухметровой сферы моего молекулярного “мозга”, более плотной и твердой, чем такой же объем никелевой стали, было разрушено, и по всем обычным стандартам его разрушение должно было оставить меня мгновенно и совершенно мертвым. Но нанотехнологические возможности ПКП Марк XXXIII/D намного превзошли ожидания моих конструкторов. У нанни не было запасных частей, но у них были полные схемы... и никакого эквивалента воображения, чтобы понять, что их задача невыполнима. У них также не было чувства нетерпения, спешки или безотлагательности, и они потратили более семидесяти лет, собирая несущественные части моего интерьера, разрушая их и перестраивая, выделяя их, как кораллы погибшей Терры терпеливо строили свои рифы. И сколько бы времени им ни потребовалось, они сделали хорошо. Не идеально, но хорошо.
Толчок, когда мой Центр выживания загружает мое осознание в Личностный Центр, получился еще более резким, чем мое первое пробуждение на Луне, по причинам, которые становятся ясны, когда начинают отчитываться программы самопроверки. Мой Личностный Центр и CPU функционируют всего на восьмидесяти шести целых и тридцать одном сотом процента от проектной мощности. Это едва ли соответствует допустимым параметрам для поврежденного в бою подразделения и совершенно неприемлемо для подразделения, вернувшегося в строй после ремонта. Мои когнитивные функции нарушены, и в моем гештальте образовались досадные дыры. В моем инвалидном состоянии мне требуется целых одна целая и девять десятых секунды, чтобы осознать, что части этого гештальта были полностью утрачены, что вынуждает ПКП восстанавливать их по исходным кодам активации, хранящимся в основной памяти. В настоящее время я не могу определить, насколько успешными были реконструкции ПКП, пока им не хватает эмпирического наложения остальной части моей личности.