— Уверен в этом, Андрей Иванович. Вы ведь Векавищев?
— Векавищев. — Буровой мастер обменялся с новичком немного запоздалым рукопожатием.
— Елисеев Георгий Алексеевич, — представился тот. — Молодой специалист.
— Ага, — кивнул Авдеев и тоже пожал ему руку. — Авдеев Илья Ильич.
Елисеев поздоровался с ним внимательно и вежливо, но в разговоры вступать не стал. Авдеев оценил эту сдержанность.
Новичок снова обратился к своему непосредственному начальнику:
— У меня к вам два вопроса, товарищ Векавищев.
— Слушаю, — кисло отозвался тот.
— В каком вагончике я буду жить и когда заступать на вахту? — спросил Елисеев.
Авдеев засмеялся. Векавищев не поддержал этого веселья.
— Листов! — позвал он. — Покажи новому помбуру его вагончик.
— Ага, — весело сказал Ваня.
Елисеев поправил лямку рюкзака. Авдеев отметил, что рюкзак этот совсем не тяжелый: собираясь в путь, молодой специалист не отягощал себя излишним багажом. Еще один плюсик в его пользу.
— Да, — остановил обоих Векавищев, — Георгий… э… Алексеевич, пары часов хватит вам на обустройство?
— Вполне, — кивнул Елисеев.
— Вот и хорошо. Через два часа жду вас на рабочем месте.
И когда молодые люди уже отошли, Векавищев еще раз оглядел своего нового помбура — на сей раз со спины.
— Все-таки хилый он какой-то, а, Ильич? — повернулся Векавищев к Авдееву. — Что скажешь?
— Да ничего не скажу, — не выдержал Авдеев. — Хватит занудствовать. Хорошо хоть такого прислали. Другого все равно нет.
И тут Векавищев замер.
— Нет, Ильич, Елисеев — это еще не худшее из того, что могло сегодня случиться. Гляди!
— Черт, — вырвалось у Авдеева. — Вышка! Вышка дает крен!
Оба побежали к вышке. Обошли ее крутом. Авдеев разве что не обнюхивал ее.
— Фундамент плохо укрепили, работники хреновы! — отнесся он к уехавшим монтажникам. — Думаю, сантиметров десять крена мы уже имеем.
— Двенадцать, — раздался голос нового помбура. Елисеев «обустроился» очень просто: сменил ботинки на сапоги, надел каску и избавился от рюкзака.
Авдеев и Векавищев разом повернулись в его сторону.
— Двенадцать? — переспросил Векавищев. — А не двенадцать с половиной?
Елисеев пожал плечами. Может быть, он и зануда, но на разного рода иронию предпочитал не реагировать. Тем более что ситуация, по его мнению, никакого юмора не предполагала.
— И каковы будут ваши предложения, товарищ Елисеев? — вкрадчиво осведомился Авдеев. — Я к вам как к молодому специалисту сейчас обращаюсь.
— Полагаю, на вышке необходимо закрепить тросы и с помощью тракторов растянуть ее. После этого укрепить фундамент. А расчеты я сделаю…
— Действуйте, — сказал Векавищев.
Глядя, как Елисеев шагает к вышке, Авдеев покачал головой:
— Не слишком рискуешь. Андрей?
— А чем я рискую? — пожал плечами Векавищев. — Справится — молодец, провалит дело — а мы с тобой для чего? В конце концов, инициативным молодым работникам нужно давать возможность проявить себя.
Сегодня я упросил наконец товарища Дорошина помочь мне с участием в производственном процессе. Я прочитал ему маленькую лекцию о новом методе работы советских журналистов, когда журналист на время осваивает какую-нибудь другую профессию и вливается в трудовой коллектив на правах полноценного работника. Конечно, полноценного работника из меня все-таки не получится, но на совещание к Векавищеву меня пустили. Велели сидеть в углу и делать пометки в блокноте.
— Безмолвно, — прибавил Векавищев с таким видом, что я сразу понял: убьет если что-нибудь скажу. Впрочем запугать меня у него не получится.
Сейчас, когда первая нефть пошла, Андрей Иванович сбрил свою «лев-толстовскую» бороду и стал выглядеть менее дико. Я даже думаю почему-то, что он мягкий, добрый человек, а маска вечно раздраженного, взъерошенного нелюдима — от какой-то личной трагедии, которая заставляет его избегать близких отношений.
Впрочем, это к делу не относится.
Вчера стало очевидно, что новая вышка дает крен. Вообще вышка сама по себе — довольно сложное устройство. Если угодно, она представляет собой что-то вроде Эйфелевой башни. Но гораздо более функциональная. Эйфелева башня просто украшает (или уродует) Париж, то есть служит для развлечения. а вышка — она и прекрасна как достижение человеческого разума и трудолюбия, и в то же время работает на благо человечества. То есть являет собой высший образец творчества.