— Хорошо, Макар Степанович. Почерк действительно нечеткий, но, думаю, это потому, что писал человек трудовой, привыкший к тяжелым орудиям труда и не привыкший к перу и бумаге… «Буровой мастер Векавищев систематически отдает технику внаем с буровой жителям деревни Макеевка для обработки личных участков, а в уплату берет питание и самогонку», — зачитал он. — Ну, каково? Хорош передовик производства! Это же подсудное дело!
Дорошин поморщился.
— Это анонимка. Пасквиль, однозначно. Бросьте его в печку, пожалуйста.
— Нет уж. — Михеев бережно сложил и пригладил письмо. — Это документ. И я считаю, что мы обязаны реагировать на подобные сигналы.
— И каким же образом нам следует реагировать? — поинтересовался Дорошин. И опять же, будь Михеев менее занят своим грядущим торжеством над Векавищевым, он обратил бы внимание на тон собеседника. Ибо, по мнению Дорошина, реагировать на анонимку порядочный человек мог лишь единственным способом: игнорируя ее. Дорошин был счастлив, что времена, когда обязательной считалась иная реакция, уже миновали. Михеев же, напротив, явно сожалел о том, что опоздал родиться.
— Я считаю, нужно создать комиссию и самым тщательным образом разобраться в деле, — заявил Михеев. — Дыма без огня не бывает, Макар Степанович. Что-то происходит. И это «что-то» имеет отношение к буровой, к государственному имуществу.
— Да и разбираться-то не в чем, — настаивал Дорошин.
Михеев видел, что в этом деле Дорошин ему не союзник; однако начать предпринимать какие-то шаги без согласования с начальством Михеев не мог. Не имел ни права, ни возможности.
— Руководство, — Михеев многозначительно указал в потолок, намекая на высшие сферы, — требует от нас выполнения государственного плана. А наше управление, к сожалению, среди передовых не числится. Как бы мы ни рапортовали, как бы ни гордились достижениями отдельно взятых товарищей… Какие могут быть «отдельно взятые» успехи индивидуума, если коллектив буксует? А это будет продолжаться — в частности, до тех пор, пока Векавищеву сходят с рук его художества. Что же это получается, Макар Степанович? Производственник, человек государственный, отдает государственную технику на сторону — да еще для чьих-то там личных нужд! И плату берет — самогоном! Это же аморалка, если не сказать похуже…
— Для начала необходимо доказать, что все эти «факты», простите, не ложь, — заметил Дорошин. — А до тех пор я буду относиться к анонимке так, как она этого заслуживает. То есть никак.
— Ну так за чем дело стало? — пожал плечами Михеев. — Доказать очевидное несложно. Поручим главному инженеру Федотову разобраться в проблеме. Создадим комиссию. Вы, Макар Степанович, войдете в состав этой комиссии?
— Увольте, — пробормотал Дорошин. — У меня других дел по горло. Вы мой заместитель — вот и замещайте.
Он видел, как в глазах Михеева мелькнул радостный огонек. Ладно, радуйся. Пока есть такая возможность. Скоро крылышки тебе пообрежут, сокол ясный.
— Ну, вы приступайте к составлению графика работы вашей комиссии, а у меня полно планов на сегодня. Желаю успеха.
И Дорошин вышел из кабинета. Будь Михеев чуть-чуть понаблюдательнее — он обратил бы внимание на то, что парторг явно спешит. Но Михеев был поглощен другим — он предвкушал, как они с Федотовым разоблачат Векавищева. А заодно и с Бурова спесь посбивают.
Буров приехал к Векавищеву на газике. Полюбовался на вышку, спасенную стараниями бригады. Помбура Елисеева не видел — тот пропадал на работе и на приезд начальства никак не отреагировал. Надо будет — позовут, а пока незачем искать разговоров на свою голову.
Векавищев увидел буровский газик с вышки, спустился.
Буров пожал ему руку, хмыкнул.
— Читал, читал твой отчет по вышке. Молодец Елисеев, а?
— Молодец, — проворчал Векавищев, но поневоле улыбнулся.
— Я плохого помбура не пришлю, — заметил Буров.
Векавищев, не скрываясь, рассмеялся.
— Саныч, я ж тебя не первый год знаю. Ты мне его от полной безысходности прислал…
Бурова это «разоблачение» нимало не смутило.
— Ну и что, зато попадание-то в десятку! А? Ну, признай, Андрей…
— В десятку…
— Вот. Ты с ним поласковей будь.
— Он что, баба — поласковей с ним быть? — надулся Векавищев.
Что-то Буров начал сентиментальничать. Стареет, наверное. Или уход жены плохо действует. Эти жены, они… Векавищев быстро, привычно отогнал болезненное воспоминание об Алине. Боль уже притупилась, а нет-нет да нахлынет.