Заржал, почуяв близость человеческого жилья, конь Ухтомского. Наклонившись к его уху, Владимир Архипович похлопал животное по шее, шепнул: «Тише, тише»… А потом повернулся к своим спутникам:
— Они здесь.
Все трое спешились, привязали лошадей. Дальше следовало идти пешком. Помимо всего прочего, Ухтомский боялся, что преступники начнут отстреливаться и попадут в лошадь. В лошадь попасть легче, чем в человека, она крупнее. А гибели животного Ухтомский бы не перенес. О том, что может погибнуть он сам или пострадать кто-то из сотрудников, Ухтомский почему-то не думал. Он был уверен в успехе. Трое против двоих. Они должны справиться.
«Тихушники» были там, в избушке. Они слышали ржание лошади и не обольщались: погоня была близко. Выглянули в узенькое, похожее на бойницу, окошко, но никого не увидели. И все равно сомнений у них не было.
— Вот ведь черт, а казался таким интеллигентом, — высказался один насчет Ухтомского.
— Интеллигент! — ответил другой. — Видал, как он на лошади ездит? Этот своего не упустит. Зря мы вообще затеяли…
— Не зря! — оборвал первый. Он взял пистолет, спрятанный на заимке.
Пистолет этот оставался еще с войны. О его существовании беглый — Ушаков — знал еще с августа.
Узнал от одного мужика в Каменногорске. Тот по пьяни проболтался, что прячет оружие на верхней полке на охотничьей заимке, так, на всякий случай. Одно дело — ружье, другое — пистолет. Пистолет этот нигде не регистрирован, ни по каким сводкам не проходит. Если что — в жизни не найдут, кто произвел выстрел.
Люди, выпив, много болтают, это да… Тем не менее пистолет действительно был на месте. Лежал на верхней полке, среди пыльных бутылок и газет, завернутый в промасленное полотенце. Там же нашлась и коробка с патронами. Еще лучше. Не перекосило бы да не разорвалось бы в руке…
— Может, не надо? — спросил Ушакова его спутник.
— Надо… не надо… — проворчал тот. — Все уже сделано, пути назад нету. Или они нас — или мы их. У них ружье есть.
— Идут!
Ухтомский знал, что их уже услышали и скрываться смысла не имеет. Шел открыто, держа ружье наготове. Крикнул:
— Выходите!
В ответ раздался выстрел.
Ухтомский нырнул, пригибаясь, а Степан выбежал вперед с ножом в руке.
— Сдавайтесь! — крикнул Степан срывающимся голосом.
Второй выстрел швырнул Степана на землю. Плечо ему обожгло, потом стало сыро, а перед глазами все поплыло. Степан подполз к стене избушки, прижался к ней и мутным взором наблюдал за происходящим.
Из избушки выскочили двое, один с пистолетом, другой — с мешком за плечами. Денег, имущества, конечно, жаль, но гораздо важнее другое: преступники не должны чувствовать себя безнаказанными, вяло думал Степан. Вот что важно. И мы, люди коммунистического завтра, их настигнем… и накажем… чтоб неповадно было… и для перевоспитания…
Он не верил в перевоспитание. Он только сейчас с ужасом осознал это.
Тот, с мешком, с размаху ударил Лялина по голове. Ухтомский выстрелил, но промахнулся. Пистолет опять прыгнул в руке Ушакова. Степан поморщился: так громко стреляют! Лялин, лежа на земле, подсек под колени Ушакова, и тот тоже грохнулся. В тот же миг Ухтомский ударил лежащего прикладом и повернулся ко второму, пытавшемуся удрать.
— Стой! Пристрелю!
Человек с вещевым мешком бросил вещи и поднял руки. Ухтомский подбежал к нему и уперся дулом ему в затылок.
— На землю! Ложись на землю!
Лялин со стоном приподнялся. Голова у него болела.
— Давай, Егор, свяжем их.
— Степку подранили, — пробормотал Лялин. — В больницу бы.
— Меня потом в больницу, — громко произнес Степан. — Сначала… этих.
Правду говорят, что классика не устаревает: совершенно по старинке стянули обоим пленникам запястья и связали их друг с другом. И погнали в город: впереди всадник, сзади всадник. Как на картинке из учебника по истории родного края. Последним ехал Степан. Предплечье ему перевязали, и в седле он держался, но пошатывался и вообще чувствовал себя раненым героем.
Он, собственно, и был раненым героем. И это обстоятельство, не без восторга думал Степан, сильно возвысит его в глазах красавицы Варвары Царевой.
Варвара Царева, разумеется, не осталась равнодушной к случившемуся. Ну еще бы! Такой парень за ней ухаживает! Из Москвы приехал. Столько всяких книг прочел. Даже писателем быть собирался. А теперь вот еще бандитов задержать помог. Конечно, он станет знаменитым геологом. Он об этом постоянно твердит.
Одно только омрачало Варин юношеский роман: старший брат, Глеб, решительно был против этих отношений. Варька, в отличие от Веры, Глеба не очень-то боялась. Она все-таки в семье меньшая, ее все баловали. И если Веру Глеб и вздуть при случае мог, то на крошечную Варьку у бугая-Глеба рука не поднималась. Во всяком случае, до сих пор Варвара не знала, что такое «насилие над личностью». Летала и пела вольной пташечкой, как и положено донельзя хорошенькой девице в шестнадцать лет.