Убивать Детлефа солдаты пока не собираются. Вместо этого они его допрашивают. Да, в этом смысла больше, чем в простом убийстве врага. Дет рассказывает им всё, что знает. Прямо сейчас он предаёт «своих» в очередной раз, но его совесть совершенно спокойна. Если это поможет остановить войну, он будет только счастлив. А кто именно победит — это дело десятое. Лишь бы всё прекратилось. Лишь бы не увидеть снова то, что теперь будет каждую ночь преследовать его в страшных снах.
Закончив с допросом, усатый отрывается от бумаг и внимательно смотрит на Детлефа.
— Хорошо говоришь по-русски, — отмечает он.
— Мать из России. Я с ней до восьми лет жил, потом отец увёз меня в Берлин, — вяло врёт Детлеф.
В глазах мужчин мелькает нечто, напоминающее сочувствие, но Детлеф прекрасно понимает, что это его вряд ли спасёт. Впрочем, если такова его участь, то пускай. Зато Лёша будет жив.
В одиночестве никто Детлефа не оставляет. Рядом дежурит другой солдат, товарищ тех двоих, что его допрашивали. Но, как ни странно, забыться тревожным сном это не мешает. Глаза закрываются сами собой. Вновь вокруг растекается одна тьма.
Детлеф видит протоптанную чьими-то тяжёлыми сапогами дорожку. Следы ведут вниз, к оврагу, до краёв заполненному окровавленными трупами, над которыми вьются стаи чёрных мух, но запаха почему-то никакого нет. Как будто перед ним всего-навсего муляж, а не настоящие бездыханные тела со вспоротыми животами и глотками, искалеченные, втоптанные в грязь и облитые ею сверху.
На вершине горы из трупов возвышается крест, а на нём раскачивается безвольно повисший в петле Альтхаус. Вдруг он открывает глаза и смотрит точно на Дета. Лицо мертвеца искажает кривая чернозубая улыбка, от которой внутренности скручиваются в тугой узел. Детлефа подташнивает от этого зрелища, но оторвать взгляда от скалящегося трупа он не в состоянии. Смотрит на него, словно заворожённый.
«А мы знаем, где ты», — доносится зловещий скрипучий шёпот.
Детлеф разворачивается и ступает прочь от оврага. Рукой хватается за правый бок и чувствует, что одежда будто бы чем-то испачкана. Чем-то влажным и липким. Опускает взгляд вниз, к руке, и видит, что вся ладонь красная, точно спелые ягоды рябины. Тёмные точки мух садятся на вымазанную в крови кожу и присасываются к ладони, будто пиявки.
Бок совсем не болит, а кровь из него хлещет фонтаном. Затекает в выемки следов. По снегу словно расстелили алую ковровую дорожку. Иди точно по ней — и непременно выйдешь к нужной цели.
Обуреваемый нехорошим предчувствием, Детлеф несётся по кровавым следам. Впереди маячит ещё один крест. У креста стоит невысокая фигурка. Светловолосый мальчик в белом саване.
В голубых глазах видно такое суровое осуждение, что кажется, будто бы это лицо должно принадлежать не ребёнку, а взрослому.
«Они знают, где ты», — негромко говорит мальчик, и на его груди расцветают алые пятна, а глаза закатываются, обнажая белки.
Земля под ногами Детлефа рушится, и он летит прямиком в кровавую бездну. Тонет в этом алом мареве без запаха, а над его головой грохочет хохот штурмбаннфюрера, Кайзера и советских солдат.
Детлеф резко распахивает глаза. Сновидение до сих пор маячит перед глазами так, словно всё это случилось на самом деле. Особенно сильно в память въелся образ цепочки кровавых следов. И эхо слов мальчика до сих пор звучит в ушах.
«Они знают, где ты».
Детлеф обводит комнату лихорадочным взглядом и обнаруживает у стены солдата. Того самого, который его сторожил.
— Следы, — прокашлявшись, тихо говорит Дет, — я… оставил следы. Там, у оврага. Куда мы высыпали трупы. Там мои следы, они ведут прямо сюда… их найдут… найдут меня… придут сюда…
Язык заплетается, и какой-то частью сознание Детлеф понимает, что несёт полный бред.
— Никаких следов не осталось. Всё замело, — раздаётся суровый голос.
— Всё замело, — эхом отзывается Детлеф.
«Всё замело», — думает он. Представляет себе, как по его следам пускают овчарок, и те носятся по заснеженной опушке, неуклюже тычась носами в сугробы. А Детлеф стоит возвышается над ними и радостно хохочет. «Не найдёте! Не найдёте! — радостно выкрикивает он, разражаясь хриплым смехом сумасшедшего, — всё замело!»
Собаки раздражённо скалятся и коротко гавкают, мол, не мешайся. А Дет всё хохочет и хохочет.