– Пошли они к черту, Бентон…
Бентон, встав, принялся расхаживать у его кровати.
– Нечего никуда посылать ни их, ни меня. Сегодня я буду вправлять тебе мозги. Что ты скажешь о человеке, который устраивает дикий кутеж в такой критический для нас момент? Подлец, больше ничего… Поделом тебе. Ты это вполне заслужил. Что только не пришлось мне предпринять, чтобы спасти собственную шкуру, и не сказать… Так вот. Я поставил на тебя, считая тебя победителем, Андерсон, и до сих пор считаю, что если ты покончишь со своей разгульной веселой жизнью, то лет через десять будешь при больших деньгах. А теперь я тебе еще кое-что скажу, молодой человек. Ты выжал все, что мог, из своих заслуг там, в Европе, за океаном, и тебе удалось в этом отношении сделать гораздо больше, чем многим другим. Но не пора ли остановиться, задуматься? Ну, а что касается твоего шума по поводу изобретательства… то ты не хуже меня знаешь, что для этого нужны деньги, большие деньги, а их нельзя достать, если только у тебя нет гениальных способностей для дальнейшего продвижения по службе, что является таким же необходимым условием, как и деньги. Я знаю, у тебя был значительный успех на первом этапе, и ты возомнил о себе черт знает что, что ты – кудесник от техники, можешь добиться в этой области всего, чего только пожелаешь.
– Послушай, Нэт, ради всего святого, неужели ты думаешь, что у меня не хватает мозгов, чтобы все это осознать?… Этот проклятый развод, долгое пребывание в больнице меня, можно сказать, прикончили, вот и все.
– Ты все ищешь для себя алиби.
– Ну а что прикажешь делать?
– Уехать из этого города на некоторое время… Почему бы не подключиться к бизнесу твоего брата в Миннесоте?
– Заниматься железками и продавать дешевые «форды»… да, заманчивая перспектива, ничего не скажешь.
– Ну а где взял деньги Генри Форд, как ты думаешь?
– Знаю. Но он разоряет своих дилеров… Мне сейчас нужно только одно – вернуть хорошую физическую форму. Мне всегда было так хорошо там, во Флориде. Могу снова поехать туда, поваляться с месячишко на пляже, погреться на солнышке.
– Меня это устраивает, если только ты не станешь там участвовать в этом буме по распродаже земельных участков.
– Что ты, Нэт, я там даже не буду играть в покер. Я еду туда отдыхать. Вылечить окончательно ногу. Когда вернусь, мы тут поднимем бучу, всех распатроним. В конце концов еще остались акции «Стандард Эйрпартс».
– О ней ничего даже не слышно.
– Ладно, посмотрим.
– Ну что же, оптимист, прощай, меня ждет жена к ланчу. – Желаю счастливого путешествия.
Бентон вышел.
– Эй, Клифф! – позвал Генри своего секретаря через двери. – Позвони им и скажи, пусть придут и заберут свой поднос с завтраком. Он оказался совсем невкусным. Еще позвони Паркеру, скажи ему, чтобы готовил машину. Пусть как следует все проверит, особенно, покрышки. Я уезжаю во Флориду в понедельник.
Клифф просунул голову в приоткрытую дверь. Лицо у него покраснело.
– А вам… я понадоблюсь там, во Флориде, или нет, сэр?
– Нет, не понадобишься. Ты мне нужен здесь, будешь приглядывать за этими ушлыми ребятами на бирже… Мне нужен здесь человек, которому я могу доверять. Вот что еще тебе придется сделать… поехать в Трентон и оттуда проводить мисс Доулинг до Норфолка. Там я с ней встречусь. Она сейчас в Трентоне у своих родителей. Ее старик то ли умирает, то ли уже отбросил концы. Ты сможешь выполнить мое поручение? Как-никак, пусть небольшое, но все же путешествие.
Чарли внимательно следил за выражением лица Клиффа. Тот скривив рот еще больше, почтительно кланялся как дворецкий.
– Очень хорошо, сэр, – сказал он.
Чарли снова откинулся на подушки. В голове что-то ритмически стучало, желудок ныл, словно кто-то его завязывал узлом. Стоило закрыть глаза, как перед ними появлялись красные круги. Он вдруг подумал о Джиме, о том, что он так и не отдал ему его долю в наследстве матери, а вложил все ее деньги в свой бизнес. Ну и черт с ним! В любом случае у брата нет самолета, двух автомобилей, апартаментов в отеле «Билтмор» в Майами, секретаря, готового сделать ради него, Чарли, все на свете, и девушки, такой как Марго. Он сейчас силился вспомнить, какое у нее лицо, как удивленно, широко она распахивает глаза, когда собирается отколоть какую-нибудь острую шуточку. Но он так ничего и не смог вспомнить сколько ни старался, он чувствовал только боль во всем теле и видел красные круги перед глазами. Вскоре он заснул.
В понедельник, когда он начал свое путешествие на юг, он чувствовал себя настолько неуверенно, что посадил за руль Паркера. Он с мрачным видом сидел в своем новом пальто из верблюжьей шерсти, болтая руками между расставленными коленями, вглядываясь в зев гудящего Голландского туннеля, думая о Марго, о Билле Эдвардсе, адвокате по патентным делам, с которым должен был встретиться в Вашингтоне, о неоплаченных счетах в ящике стола Клиффа, и мучительно размышлял, где же ему достать деньги на судебные издержки в связи с разбирательством по его патентному иску к компании «Эскью-Мерритт». В кармане у него лежала пачка купюр, целая тысяча, и от мысли об этом ему стало так хорошо! Черт возьми, какая все же великая вещь эти деньги!
Они выехали из тоннеля и теперь мчались под моросящим серым дождем по улицам Джерси-Сити вместе с грохочущими, рычащими грузовиками. Уличное движение постепенно становилось все менее оживленным, и вот они уже неслись по дороге между ровными фермерскими участками земли с пожухлой, красноватой зимней травой. В Филадельфии Чарли попросил Паркера довезти его до Броад-стрит. Нет, у меня явно не хватит терпения вести машину самому. Лучше сяду-ка я на дневной поезд.
– Когда приедешь на место, приходи в «Уолдмэн-парк», – сказал он шоферу.
Он взял билет в купе салон-вагона и теперь лежал на своем диване, пытаясь заснуть. Под серым неприветливым небом поезд гремел по стальным рельсам, цокая на стыках, а мимо проносились поля лаванды, желто-коричневые пастбища, деревья, ветви которых уже меняли свои оттенки, прощаясь с зимой – красноватый, зеленый, бледно-желтый, и ему в предчувствии скорой весны стало так тоскливо, хоть волком вой. Какого черта он сидит в одиночестве в этом проклятом купе? Он встал и пошел в вагон-клуб, чтобы выкурить там сигару на людях.
Опустившись в кожаное кресло, он шарил по карманчикам жилетки, пытаясь найти машинку для отрезания кончиков сигар. Вдруг в кресле рядом он увидел дородного человека, пробегавшего глазами пачку юридических документов в синей обложке. Время от времени тот поглядывал на него. Чарли посмотрел в его черные глаза, перевел взгляд на гладкое, одутловатое с синевой лицо, лысую голову, на которой лежала старательно приглаженная черная кудель, похожая на воронье крыло. Он не сразу его узнал.
– Боже, Чарли, мой мальчик, вы по-моему влюбились, ничего вокруг себя не замечаете!
Чарли сразу выпрямился, протянул руку.
– Хелло, сенатор, – сказал он, чуть заикаясь, как прежде. – Едете в столицу?
– Да, такова моя незавидная судьба, – сенатор внимательно оглядывал его с головы до ног. – Чарли, я слышал, что с вами произошел несчастный случай.
– И не один, – ответил Чарли, густо покраснев.
Сенатор Плэнет понимающе кивнул, щелкнув языком.
– Очень скверно… очень скверно… Ну, сэр, сколько же воды утекло с тех пор, когда однажды мы обедали втроем вечером в Вашингтоне, – я, вы, и Мерритт… Да, с тех пор никто из нас, конечно, не помолодел.
Чарли показалось, что сенатор получает большое удовольствие от того, что сверлит своими черными глазами его дряблую морщинистую кожу у воротничка рубашки, выпирающий из жилетки животик.
– Да, в самом деле, никто из нас моложе не стал.
– Что вы, сенатор. Могу поклясться, что вы сейчас выглядите куда моложе чем тогда, когда я вас видел в последний раз.
Довольный сенатор улыбнулся комплименту.
– Прошу меня простить… но ваша стремительная карьера – одна из самых сенсационных. Ничего подобного мне не приходилось видеть за долгие годы моей общественной жизни.