Надо как-то... как-то дать ему понять, что он не просто уличная крыса, а совсем другое. Только как?!
Может быть, написать какое-то слово? «Магия», например?
Только чем написать? И на чём?
Пыли в доме больше нет — стараниями самого же Эйвери. Может, собственной кровью? Страшно...
Надо... надо его нацарапать. Или нет! Вот, есть же камин, а в нём есть угли! Надо вытащить один — и написать. И сесть в самой середине, внутри круга в букве «g». Да, он так и сделает!
И Эйвери, повеселев, бодро потрусил к камину — добывать уголь и писать послание другу.
* * *
День у Северуса Снейпа не то чтобы не задался — нет, он был вполне обычным. И настроение его под вечер тоже было таким же, как всегда: ему просто хотелось уничтожить всё живое в радиусе хотя бы пары сотен футов, а затем пойти поужинать и спокойно почитать. В полной тишине. Ну, или, в крайнем случае, обсудить со своим... жильцом одну прелюбопытную статью, которую он начал читать ещё вчера, но закончить не успел.
Однако, когда он вернулся домой, всё пошло не так: начиная с того, что жильца, сиречь Маркуса Эйвери, дома-то как раз и не оказалось. Не было и никакой записки — зато в коридоре у его двери крохотной и какой-то сиротливой кучкой стояла уменьшенная мебель. Кажется, вообще вся мебель из его, Маркуса, комнаты.
Мерлиновы панталоны, что он ещё выдумал?!
— Маркус! — рявкнул Снейп, рывком распахивая дверь и озадаченно оглядывая совершенно пустую комнату. — Маркус, где...
Его взгляд за что-то зацепился, и Снейп уставился на сидящего посреди каких-то непонятных линий, начерченных углём на принесённым Эйвери ковре, хомяка. Маленького серого хомяка с тёмной полосой на спине и блестящими глазами-бусинками. Который при виде Снейпа запищал и радостно помахал ему лапкой!
Первой же реакцией Снейпа было приложить его хорошим Ступефаем, а затем, когда хомяк отлетел к стене — Петрификусом.
Хомяк не скорпион, конечно, и, наверно, даже может быть эндемичным для Британии животным — но в Коукворте они точно не живут. А значит...
Снять личину сразу у него не вышло: ему потребовалось некоторое время, чтобы догадаться, что дело в анимагии, а не в более банальных способах изменения внешности. Но зато когда он это, всё-таки, сообразил, и когда снял чары, он так долго хохотал, что даже не сразу снял с несчастного Эйвери Петрификус.
А когда Снейп всё же сделал это, то спросил, утирая слёзы:
— Почему ты мне не рассказал?
— Я боялся, что у меня может не получиться, — печально ответил Эйвери, украдкой потирая спину. — И не хотел тебя отвлекать — ты и без того устаёшь на работе.
— Чего бы это у тебя не получилось? — спросил Снейп, подходя к нему и похлопывая друга по плечу. — Я же говорил: ты умница. Жалко, что я всё пропустил, — вздохнул он. — Но вообще нормальные люди всегда просят кого-то подстраховать себя: многие же застревают в первый раз. Ты себя как чувствуешь?
— Нормально, — с сомнением сказал Эйвери, — только глаза болят. Зрение у этого животного очень слабое, в отличие от обоняния. Кстати, Северус, — он горестно вздохнул и потупился, — я действительно был... крысой?
— Нет, — губы Снейпа предательски дрогнули. — Ты был, — он всё-таки заулыбался, — хомяком. Очень милым, — добавил он. — Небольшим таким и серым.
— Милым? — недоверчиво переспросил Эйвери и немного обиженно добавил: — Тогда почему ты... нет, я понял. Ты подумал, что я лазутчик!
— Разумеется, — кивнул Снейп, которому с большим трудом удавалось справиться с рвущимся наружу хохотом. — Будь ты крысой, я бы мог решить, что это просто уличная нашла ход и забежала — но хомяк? Да ещё такой... ухоженный?
— Скажи уж — упитанный, — слабо улыбнулся Эйвери.
— Разумеется, упитанный, — кивнул Снейп. — Анимагическая форма повторяет физическое состояние хозяина. Но упитанный вполне может быть и неопрятным — а ты чистенький. Скажи мне, — попросил он, — это ты ковёр испачкал? Для чего?
— Я хотел написать слово «МАГИЯ», — смущённо признался Эйвери, — но у меня... у хомяка не казалось необходимых навыков. И с мелкой моторикой у него были проблемы.
— Мелкая моторика у хомяков действительно хромает, — невежливо фыркнул Снейп — и всё-таки опять расхохотался. — Но ты поразил меня, — признался он. — Чем ты думал, а? Я полагал, что на всём свете есть только один балбес, способный выкинуть такое — а на деле оказалось, что ты ничем не умнее Ойгена.
Он выговорил это на одном дыхании — и, похоже, осознал сам до конца, что именно сказал, только когда прозвучало имя, которое они с Эйвери по молчаливому согласию больше никогда не произносили.