— Да зачем им вообще Гарри? — устало спросил Сириус. — Он МОЙ крестник! Мой! Что им от него нужно? Я ещё Дамблдора могу понять с его навязчивой идеей, но им-то Гарри зачем? Лорд мёртв! Мёртв! Мы все сами это видели!
— Некоторые люди, говорят, иногда привязываются к другим людям, — с еле ощутимой насмешкой ответила Вальбурга. — И испытывают к ним тёплые чувства, даже если они не являются им родственниками. Мне это, признаюсь, всегда было странно, но ты, по-моему, сам это испытал — или что это такое было, у тебя и Поттеров? Помнится, его родители даже приняли тебя — хотя кто ты им? Никто. Или... полагаешь, что им было что-то нужно от тебя? Зачем им вдруг понадобился абсолютно чужой ребёнок, да ещё с таким характером? Никогда не понимала этого, — она пожала плечами.
— Да ты вообще никогда меня не понимала! — вспылил Сириус. — И никого не понимала! Никогда!
Он вскочил с места и вылетел из дома, хлопнув дверью изо всех сил.
Гарри же, тем временем, убедившись в том, что окно разбить не получается, и ни его, ни дверь открыть нельзя, со своей новой судьбой смирился. В конце концов, тётя его тоже часто запирала — значит, наверное, все родственники одинаковы. Когда-нибудь он вырастет и навсегда уйдёт от них — от всех — к тем, кто не станет запирать его и вообще полюбит. А пока что надо подождать. А может быть, если он будет вести себя совсем ужасно, его крёстному это надоест, и он отдаст его обратно? Только вот кому... Вдруг не Ойгену и Маркусу, а тёте?
От этой мысли Гарри стало совсем грустно, и он, сев прямо на пол, заплакал горько и отчаянно.
* * *
Сириус вошёл в комнату крестника и замер, услышав его громкий плач.
— Гарри! — бросился он к мальчику, хватая его в объятья. — Что с тобой? Кто тебя обидел?
— Ты! — Гарри отодвинулся от него и попытался высвободиться. — Отпусти меня! — потребовал он в отчаянии. — Я хочу домой! Отпусти меня, пожалуйста! — проговорил он умоляюще.
— Ты же дома, Гарри, — с таким же отчаянием проговорил Сириус, — куда тебя отпустить?
— Я хочу к Ойгену и Марку! — выкрикнул, плача, Гарри. — Они меня любят! Просто любят! И не запирают! Отпусти меня! — он снова начал выворачиваться.
— Я тоже тебя люблю! — Сириус сам чуть не плакал. — И никогда не буду запирать!
— Но ты же сам сказал! — всхлипывая, сказал Гарри. — Сам сказал, что никогда меня к ним не отпустишь!
— Я? — изумился Сириус, — я такого не говорил! Как я могу тебя не отпустить, если ты захочешь их видеть? Пусть хоть поселятся тут, мне не жалко!
— Правда? — спросил Гарри, даже плакать перестав. — Мне не обязательно всё время быть тут? Здесь, — он поёжился, — страшно. И никого нет, кроме тебя... а ты даже не помнишь, как меня зовут, — вздохнул он.
Гарри помнил, как не так давно его дядя, посмеиваясь, с осуждением рассказывал тёте о том, как кто-то у него на работе всех своих любовниц называет «Зайка» — чтобы не запутаться и не забывать имён. Кто такие любовницы, Гарри плохо понимал, но запомнил, что если ты не помнишь чьё-то имя, можно дать ему какое-нибудь прозвище — такое же, как у ещё кого-нибудь. А этот крёстный никогда его по имени не называл!
— Я помню, — тихо ответил Сириус, — я всё время помню... я на стене в Азкабане твое имя нацарапал... чтобы с ума не сойти. Там это запросто можно. А я видел «Гарри» и понимал, что я ещё жив.
— А почему тогда ты меня так никогда не называешь? — спросил Гарри, насторожённо глядя на него, но, по крайней мере, больше не вырываясь.
— Разве? — удивлённо спросил Сириус. — Я же называю! Гарри!
— Нет, не называешь, — вздохнул мальчик. — А я правда должен жить тут? — спросил он обречённо. И добавил с надеждой: — А двор у тебя есть?
— Есть ещё один дом, маленький, — ответил Сириус, — он у магглов. Если хочешь, будем там жить. А двор есть, мы там с Регом... с моим братом летали на мётлах, — он кивнул на сиротливо лежащую на постели метлу. — Тебе не нравится? — огорчённо спросил он. — Ты раньше любил летать...
— Я не помню! — внезапно снова вспылил Гарри. — Я был маленьким и ничего не помню! А ты всё время говоришь об этом! — он отвернулся, стараясь снова не расплакаться.
Он не мог бы объяснить, почему напоминания крёстного о том времени, когда он был маленьким, и у него ещё были мама и папа, вызывают в нём и злость, и желание расплакаться. Знал только, что ему это совсем не нравится...
— Прости, Со... Гарри, — тихо сказал Сириус, — я не хотел тебя обижать... мне тоже больно, когда я... вспоминаю.
— Я Гарри, — он повернулся и посмотрел на Сириуса. — Пожалуйста, называй меня Гарри! И пойдём сейчас к Ойгену и Марку? — попросил он.
— Хорошо, — тусклым голосом ответил Сириус, — как скажешь, Гарри.