Все на ногах, все готово к отвалу.
— Летовать будем на устье Куюмбы, — говорил Рауль Орбоче.
— Обдирая белку, не вырывайте из беличьего хвоста кости, — передавал ему толстоголосо купеческий наказ Орбоча.
— Баяты, доглядывай за быками. Не стали бы они вначале искать свой табун, — предупредил Бали на прощанье своего старого друга. — Не доглядишь, убегут.
— Не поленимся, друг. Доглядим!
…И раскололся с Наткни их кочевой путь стрельчатой вилкой.
10
Белка шла низом. Она кончила кормовые запасы, заготовленные на время морозов вблизи зимних гнезд, и теперь уходила от них далеко. Но путаный след ее не мог провести глаза опытного охотника. Турсуки Рауля наполнялись пушниной. Сауд в промысле не отстал от него. Повадки беличьи он знал неплохо. Ложу у новой винтовки обтесал, сделал ее прямою и так пристрелялся, что ему завидовали отец и Рауль, а Бали не мог нахвалиться. Сауду посчастливило. За день он нашел тридцать одну белку, тогда как в чуме Рауля на шомполе сушилось только двадцать шесть. Дулькумо похвасталась промыслом сына. Рауль не поленился сходить к ним в чум и сам проверил удачу Сауда.
— Правда, Дулькумо, — сказал он, вернувшись, — парнишка твой перестрелял меня. Как это случилось?
— Просто, Рауль! Сауд становится лучшим из вас охотником, — отозвался слепой.
Бали сказал неприятную правду. Но Рауль не обиделся, тогда как Этэя сгоряча пожалела, что старик не немой. Счастливая же Дулькумо отогнала коротенькую зависть. Она всех рассмешила:
— Парнишка добыл сегодня не плохо, зато мой Топко третий день сушит одну белку. Я не убираю ее, а жду, когда он принесет другую. Завтра, однако, пойду сама ему помогать.
Рауль нахохотался до слез.
В разгар промысла с места на место шли маленькими переходами. Перевалили распад Чейлячины, сняли белку в ее вершинной тайге. Потом отклонились порядочно влево от истока Мадры и опромышляли таежку в водоразделе Эльбомы с Турукой. Здесь попали на густую белку и задержались. Очередные переходы стали делать еще короче и чаще, чтобы лучше охватить отстрелом места. На реке Туруке, на солончаках, Рауль рассчитывал заняться откормкой оленей и дождаться отела важенок.
Вечером, когда Этэя приводила в порядок добычу Рауля, Бали попросил у ней свежую шкурку самца. Та подала, удивляясь: зачем слепому пушнина, что в ней он увидит? Однако Бали по-своему стал внимательно осматривать ее. Он засовывал вовнутрь шкуры пальцы и слегка потеребливал шерсть. Шерсть линяла, текла: в пальцах накатывался маленький с бисер серенький колобочек. Потом ощупал с брюшка мездру и около задних лапок нашел на ней два жировых бугорка. Бали отбросил белку.
— Мужик готов к гону. Шерсть течет. Худая пушнина. Мездра тоньше кишечки. Охоту надо кончать.
— Как кончать, дедушка? — вмешался Рауль. — Русский купец велит добывать. Ему нужна такая пушнина — будем стрелять. Без пушнины, говорит, покруты не даст.
— Смешной у купца ум. Сердце — камень. Нет, Рауль: стельную важенку резать — оленей не увидишь. Важенку режешь — убьешь одного теленка, мать-белку весною добудешь — с ней восемь щенят потеряешь. Зимой бы нашел сорок белок. Какой у русского ум! Надо все же охоту кончать.
Бали плюнул, задумался. Он никак не понимал: что делать из весенней пушнины, когда под иголкой будет рваться мездра и сама собой облезет слабая шерсть.
— Дедушка, а чем ты покручаться станешь? Турсуки наши не раздирает мука! Спроси у Пэтэмы. Она каждый день видит, как у них втягиваются голодным брюхом бока. Скажи, чем? У нас муки немного. На вас муки мы не запасали.
Вопрос Этэи оборвал его думы. Бали растерянно покрутил. головой, искал и не находил выхода. Ему помогла в этом Пэтэма.
— Я пойду добывать пушнину, — сказала она.
— Пойдем со мной, — послышался призыв Сауда, который за чумом сидел на дровах, курил трубочку и слышал весь разговор в жилище Рауля. — Пойдет, я научу ее, Этэя!
— Как же! — вспыхнула та. — Вместе с отцом ты добыл белки меньше одного Рауля.
Насмешка Этэи не убила самоуверенности Сауда. Недаром его хвалил Бали, язык которого не развязанная вязка, чтобы болтаться попусту. Сауд хотел ответить Этэе, но за него вмешался Рауль.
— Тебе поссориться охота, вот ты и хаешь Сауда. Ешь лучше мясо. Парень говорит ладно. Пусть завтра идет с ним Пэтэма. Белку искать он умеет, стрелять покажет.
— Я уже стреляла с ним на Бедошамо белку. Дедушка, я пойду завтра?
— Ну, ну!., пойдешь, — Сауд услышал согласие Бали. — Только принеси мне почистить ружье.
Пэтэма вышла из чума. В нее бросил снежным комочком веселый Сауд и скрылся в своем жилье. Этэя вышвырнула за дверь собакам беличьи тушки и под хруст костей, ворчанье, чавкотню закурила на сон последнюю трубку.
Полный надежд Бали проводил ухом ранний шорох лыж. По звонким ударам дятла в сушину он знал, что близка весна.
Дятел свою игру припас для ее встречи. Над чумом, пролетая, щелкнула галка и заверила старика о скором тепле. Бали смолоду знает, что галка опережает прилетом своим приход весны. Она гонит мороз и не боится холодных ветров в ущельях горных речек.
На лице Пэтэмы играло веселье, как солнце на молодой сосновой коре. Губы Сауда не закрывали крепких зубов. Ему незачем зажимать их, когда следом за ним катится на лыжах Пэтэма.
В глаза их бьет камысным нарядом тайга. Выходным горностаем всюду блестел снег и похрустывал, оседая, под ногами. Мельтешили узкие, жидкие тени. Вон олень, чувствуя скорую потерю окостенелых рогов, пробовал сбить их о пихту. Где-то трещала большеносая кедровка, чимкал королек. Сядет в сосновые иглы — не больше шишки. Впереди будто дразнился маленький пестрый дятел. Отлетит, прильнет к коре, дождется Сауда с Пэтэмой и опять отлетит. О, сколько разных див в лесу увидит Пэтэма! Ясный день только начал разгуливаться. Он открывался, как заспанный глаз. Не скоро еще сожмутся и загустеют утренние тени.
В лощине с земли подняли белку. Она выскочила на первые сучья. Остановились.
— Стреляй, отсюда, — сказал Сауд.
У Пэтэмы щурится глаз. Хлопнул пистон. Но что это значит? Белка перепрыгнула на другой сучок, выше.
— Стреляй! — повторяет Сауд.
Упирается ложе в плечо, глаз ловит белку — и нет пули.
Пэтэме жарко и стыдно. Новый промах загнал белку на. самую вершину. Гаснут глаза Пэтэмы. Она виновата, покорна. Сауд взял, смеясь, винтовку и округлил на зубах неправильно отлитую пулю.
— Не торопись. Ружье держи тверже. Не мигай…
Ружье в руках у Пэтэмы, слова Сауда в ее голове. Разве можно ослушаться его и не сделать все, что велит он? Пэтэма затаила дыхание. У ней вздернулся чуточку нос, смешно перекосилось лицо. Наметилась. Цокнул курок. Цепляясь за ветки, с вершины упала белка.
— Теперь ты — мой товарищ!
Пэтэма покраснела от похвалы. Они долго шли по размашистому следу самца и молча радовались друг другу, удаче, весне. Как по воде берестяная лодка, бесшумно катились по уклону лыжи, где голубеньким комочком выкинулась на голую вершину старой лиственницы белочка-самка. Села на задние лапки грудкой к солнышку, грелась, встряхнулась, хорошилась, пушила свою примятую в тесном гнезде, переросшую шерсть.
— Видишь? — предупредил Сауд Пэтэму. — Нашла? Пойдем тише.
Зоркие глаза Пэтэмы на этот раз не нуждались в лишних словах. Она давно увидела белку и с излишней осторожностью подходила к ней.
— Фыр-р… Фырр! — раздалось вдруг, и по корявому стволу лиственницы вверх мелькнуло четыре пушистых хвоста. Белочка на вершине зашевелилась. Теснее, сошлись ушки-шилья.
Самцы заняли боковые сучья, опешили.
— Подождем! — сказал тихо Сауд.
Усатые мордочки повернулись в сторону самки. Греб-нились спинки, вытянулись обугленной хвоей черные хвосты, цепкие лапки самцов были готовы к прыжку, нэ белые иглы зубов удерживали соперников на местах.
Белочка переползла на веточку ниже. Ожили самцы. Пропал друг перед другом страх. Светлее всех цветом самец сделал первым опасный прыжок в сторону самки. И начались беготня, перелеты, падения… Самцы не слышали, когда прибыли к ним еще два свежих бойца. Набегались и вдали друг от друга остановились передох-нуты Белочка свесила рыженький хвост. Ей нужно ждать.