— Сауд! На Байките я стану промышлять Шагданчу. Будешь ли ты помогать мне караулить этого «лючу-таргачину»?
Сауд не квасил на солнце оленьего жира, у него нет в гагарьей сумочке яда, но на Байкит он едет тоже не за лодкой отца. Мороненок ему попутчик не плохой.
— Давай, собирайся. Поедем!
— Хэй!.. Дядя Арбунча! — крикнул Мороненок, бросая в берестянку сеть. — Я поехал.
Сауд положил позади себя в корму коротенькую винтовку Мороненка. Руки крепко зажали весла. Зажурчала вода.
Кривоногий Арбунча не скоро вышел на опушку леса. Он посмотрел в обе стороны на тугую, как кожа на бубне, воду Чуни, махнул досадливо рукой и вернулся к чумам.
Далекий плавеж вниз по Чуне сблизил Сауда с Мороненком. Сауд рассказал ему про покруту на Туруке, про удар в голову, про Пэтэму. Мороненок повторил рассказ о том, как покручались они на Байките, — и добавил:
— Сын мой — не мой. Я был пьяный, мою Шоргок плешивый Игнашка поймал у бани. Она кричала, а я… — Мороненок пригоршнями стал жадно пить чунскую воду.
В далеком распаде речки Доран лежал хребет Уро, который со всех сторон, как рыжую мать щенята, сосут одиннадцать речек. Вскоре за ним показалось устье Бергимы.
— Отсюда пойдем напрямки. Тут пеший ход. Приворачивай.
— Кто не знает этого? — ответил Сауд. — Только нам тихонько лучше подойти к Байки ту рекой. Западем в лес, все выглядим ночью. Кто есть на фактории за по-крутой, подождем, когда уйдут.
— Рекой скорее встретим людей, — нетерпеливо говорил Мороненок. — Через Бергиму пройдем незаметно лесом. От Бергимы до самого жилья лес. Скрадывать хорошо.
— А собаки? Они близко не пустят. Людей на реке увидим далеко. Встретится кто, язык слова найдет. Худо будет, пойдем покручаться. Со мной соболь.
В устье Бергимы остались за крутым поворотом мысов. Показалась Катанга. Пошли тихо, под бережком. Молчали. Всюду, бултыхаясь, плавилась рыба. На воду падала пеплом поденка.
До Байкита оставался последний прилук. Больших сумерек на реке еще нет, берестянка пристала к тальникам. Сквозь них видна крыша Игнашкиной лавки-избы.
Мороненок выделил ее глазом. Он нетерпеливо ждал, когда Сауд снова оттолкнет берестянку.
Но что это? К Катанге сбежались русские. Принесли что-то большое на палке. Бросили на доски, отдалось за рекой. Говорят, бормочут, потом все стихло. Закричали по-птичьи на уключинах весла.
— Пи-ик! Пи-ик!..
— Плывут… к нам. Ты видишь? — шепнул Мороненок. — Что будем делать?
Когда дощатая лодка обогнула галечную косу при устье Байкита, Сауд сосчитал находящихся в ней людей.
— Ты помнишь, сколько живет здесь русских?
— Семь: две бабы, пять мужиков.
Сауда бросило в дрожь. Ему не верилось, что в избах никого не осталось. Собаки и те бегут берегом. Как это случилось?
— Давай назад. Тихо…
Запрятали берестянку в густой, темный ельник. Там — ночь. Трещат крыльями мыши-летяги.
Лодка дошла до покинутого мыска. Пристала. Высадились четверо, остальные отчалили за реку. На веслах Филька. Игнашка выметывает из лодки невод. Гришка орудует с кормы. Мороненку хочется обежать по лесу, выделить Игнатку и пустить в него отравленную пулю.
— Идем! — шепчет Сауд.
У обоих опять дрожь в теле. Они быстро уходят от берега в лес. Идут осторожно. Не щелкнет под ногой сучок, не качнется веточка. Вдали чуть слышен скрип весел. Бегут по подгорью. Вжимается влажный мох. Шипит, чумкает под ними вода. Шуршат на груди у Сауда в коробке списки. Впереди, за болотистым чахлым лесом, — черная кайма высокого ельника. Он завернул от Катанги на полночь, идет в распад речки Байкита и заслоняет постройки.
— Тут озерко, — шепчет в спину Сауда Мороненок. — Иди левее, к реке.
Вот и черный высокий ельник; вот и ямы — провалища от древних остяцких землянок, вон и обе лавки на расчищенном немного бугре за узеньким Байкитиком. Широкая Катанга… Утесы…
Прислушались. Никого. Надсадный скрип весел вдали. Перебежали вброд Байкитик. Вышли по тальникам к постройкам.
Сауд вспомнил речку Туруку, Калмакова, Пэтэму, винчестер, Итнашку, отца…
— Которая изба Шагданчи? — спросил он, дрожа, Мороненка. — Я ее подожгу.
— Вон та, эта Гришкина.
— Будем палить обе. Скорее!..
…Раскрыты двери. Пылают костры среди изб. Запахло крепким дымком. И заскакали по избам огневки-лисицы, красные колонки, белки-горявки.
Игнашка заметывал четвертую тоню. Григорий держал руль за реку. На этот раз они хотели как можно больше захватить неводом реки и вышли на весь неводной кляч. Харлашенок повернул лодку по течению и увидел свое торговое заведение. Его удивила заревая краснота окон. «Откуда ночью заря?» Привстал на корме и не обманулся. Дразнясь, через паз выскочил узкий язык огня, заломился кверху, лизнул бревна, крышу.
— Ой, край нам! — крикнул Харлашенок. — Горим!.. Кто оставил в избе непогашенный дымокур? Кто? Батюшка, Филя, греби сильней!..
Брошен невод. Крик. Пронзительный, частый писк на уключинах.
Напуганно, встревоженно отзывалось людям таежное эхо.
Показалась пристань с протоптанной змейкой-тропинкой в траве, по которой десять дней тому назад выходил Арбунча.
Завидя свое стойбище, Мороненок положил поперек берестянки двустороннее весло.
— Вот когда у меня перестало жечь гут! — он прижал руки к груди. — Ты сильно бежал от Байкита.
— Не по твоим ногам, что ли? — голос Сауда схрип от долгого молчания.
— Да-а! Маленько не по моим! — согласился Мороненок и тут же, погрузив в воду свое бесшумное веслышко, передал голосом скрип русских весел.
— Пи-ик! Пи-ик!
На крик из леса выбежали на Чуню Шаргок, Арбунча, девки, парни.
— Что долго? — Арбунча присел на корточки.
— Ты бы не скорее нас сходил на Самашик, — ответил бойко Мороненок. — Рыбы там!.. Болтают, белка идет на полночь. Напрасно мы здесь чумищем стоим.
Сауд застыдился слов Мороненка. Опустил голову. Ночевать здесь он не будет, пойдет в свой чум. Там он расскажет тихонько Бали о пожарище на Байките, поднимет седла и откочует в сторону от него. Уход поголу — незаметней проследье.
— Друг, — сказал Мороненку, прощаясь: —В красный лист ты можешь встретить меня за гольцами на речке Иной. Зимовать буду у гор Ромо. Найдешь ли ты дорогу ко мне?
— Хэгэ! — мотнул головой с берега Мороненок. — Отсюда на Иную попадать мне будет прямо через годен Урами. С гольцов-то я издалека увижу зарево твоих костров.
Сауд оттолкнул хрупкую берестянку веслом. Он торопился к утру успеть на Янгото, чтобы поднять на оленей седла и отвалить в большой аргиш.
ПРИМЕЧАНИЯ
«Большой аргиш». Впервые роман был опубликован в журнале «Сибирские огни» № 2 за 1934 год. В том же году он был издан отдельной книгой в Иркутске. Неоднократно роман издавался в Новосибирске.
Писатель В. Я. Зазубрин рекомендовал «Большой аргиш» Алексею Максимовичу Горькому. В то время готовилось издание этой книги в Москве. Прочитав роман, Горький писал В. Зазубрину:
«Владимир Яковлевич, у Ошарова этнография так плотно сращена со всей тканью романа, что я затрудняюсь: что и где можно сократить? И даже возникло сомнение: надо ли сокращать, как будто надо, но жалко. Я думаю, что вы лучше меня разберетесь в этом, поговорив с Ошаровым, спросив: что по его мнению является лишним?
Для издания книги в ГИХЛе мне хочется написать маленькое предисловие, так что «Сибирские огни» возвратите мне.
Привет сердечный, А. Пешков.»
Намерение М. Горького написать предисловие, насколько нам известно, не было осуществлено.
Автор правил роман от издания к изданию. Так он внес существенные поправки в последнее издание 1936 года (г. Новосибирск). Был улучшен стиль повествования. Дополнения, иногда состоящие всего лишь из нескольких слов, усилили обрисовку отдельных образов. Так, в первом издании, в главе седьмой разговор купца Дэколка с эвенкийкой Дулькумо кончался словами: «Бери винтовку». В последнем издании добавлены слова, ярко характеризующие торгаша-обиралу: «Помни мою доброту».