— Какой сын? Старик у меня там, а сын — в Ленинграде. После войны там остался, женился, хорошо живет…
— А говорите — комсомолец!
— Да я старика так зову. Он сварщиком работал, в обучении у него постоянно эти комсомольцы были. Совсем он с ними обребячился. Послали их в Куйбышев на стройку, и он с ними увязался. Не комсомолец разве? Истый комсомолец!
— Не найдете его, народу там много, — сказала женщина. — Вот человек тоже на стройку едет, — указала она на Юрия Петровича. — Вы уж держитесь за него, он вам поможет.
— А зачем мне его помощь? Он, чай, не без дела едет, у него своя забота. Не буду ему мешать, сама грамотная. Адрес у меня есть, чего еще нужно.
— Пишет, значит, старик? — спросил «мил человек», уже не пытаясь шутить.
— Пишет.
В купе стало тесно. Люди, несмотря на поздний час, подходили послушать Марию Феоктистовну, которая уже развязала вынутый из чемодана узелок с письмами мужа.
У Саши слипались веки, он забрался на полку и заснул под мерный стук колес и нестройный людской говор.
Утром он проснулся чуть свет. Поезд мчался через лес, окутанный густым туманом. Неясно мелькали в нем деревья, столбы, железнодорожные будки.
Белокурый сосед без руки тоже не спал, лежа на животе и глядя в окно.
— Проснулся? Это я разбудил тебя? — спросил он.
— Нет, я сам, — сказал Саша.
— Я глядел на тебя, а это иногда действует… Просыпаешься, если на тебя пристально смотрят.
Саше было неловко с этим человеком, слишком пристально, пытливо присматривались к Саше его большие голубые глаза.
— Тебя как зовут?
— Саша.
— А меня — Алеша. Будем знакомы. Я слышал, вы едете на стройку? Это кто, отец? — кивнул он на Юрия Петровича, безмятежно похрапывающего внизу.
— Нет.
— Дядя?
— Нет.
— Кто же?
— Папин друг…
Очень настойчиво Алеша выспросил у Саши все о нем, а потом просто, без расспросов, рассказал о себе. Ему двадцать шесть лет, руку он потерял на фронте, после войны работал сельским почтальоном. О том, куда едет — не сказал.
Несколько минут прошло в молчании. Потом Алеша вдруг заговорил вне всякой связи с предыдущим разговором и словно возражая кому-то:
— Скука — не от того, что один живешь, — уверенно сказал он. — А от того, что — глупый. Да. Умному человеку и в одиночестве никогда не скучно. Если жить и стараться все понимать — книгу ли, листок ли древесный, — то хватит на всю жизнь и никогда скучать не придется. Да, читай книги! С книгами, брат, не может быть скучно. Вот ты смотри… — тронул он Сашу за плечо.
Вынув из-под подушки книгу, он быстро стал перелистывать ее, продолжая говорить:
— Жил человек почти сто лет назад, а знал про нас и написал слова великой правды.
— Как это? — спросил Саша. Разговор уже начал интересовать его.
— Это понять нужно — как! — встрепенулся Алеша. — Вот — послушай.
Он нашел нужную страницу, откинулся на спину и весь просиял своей ясной улыбкой. — Слушай:
— Провижу! — повторил Алеша.
— Это про Волгу речь идет, — пояснил он.
— Как же не про нас? А слово-то какое: не-у-то-ми-мый!
— Как все точно! — взволнованно воскликнул Саша. — Кто это написал?
— Поэт Некрасов, — сказал Алеша так торжественно, словно эти стихи сочинил он сам.
У Саши вдруг пропала вся неловкость в обращении с ним, и они разговорились. Тогда Алеша осторожно оглянулся по сторонам, убедился, что все спят, и сказал как-то очень задумчиво и кротко:
— А ты знаешь, я ведь тоже туда еду…
— Куда? — не понял Саша.
— На стройку.
— Где народ неутомимый?
Алеша засиял улыбкой, оживился.
— Точно! Где народ неутомимый, туда и еду.
Он вдруг стал серьезным, приблизил к Саше свое румяное лицо, горячо дохнул:
— Как думаешь, возьмут меня? Скажу — употребите на что годен. А не найдете мне подходящей по моей инвалидности работы, дозвольте среди вас находиться, ходить, смотреть… Потом я песни про вас сложу!