– Ира… это вообще… Ну я не понимаю…
– Ага. Я тоже не поняла ничего. Толпа машин, людей, венков, какие-то люди. Мама еще на кладбище подняла голову и говорит: «Ой, сколько у Вити друзей…» А мы когда еще только подъезжали, я увидела это все и сразу подумала, что кого-то важного хоронят. А раньше же не как сейчас: отпели, гроб закрыли и закопали. Раньше дома человек лежал, потом возле могилы все прощались, батюшка там читал… А мы только подъехали, вышли, и я сразу услышала, как люди вокруг зашушукали: «Федот… Федот… Федота привезли…» Ну я же, Аня, там тоже не в себе была, за маму очень боялась, она там вообще расклеилась, никакая была, кололи ее постоянно. Если бы на свежую голову, а так я только обрывками помню все. Но то, что я это имя услышала, это точно. Думаю: неужели того самого Федота хоронят, вижу же крутые все вокруг, с цветами такими красивыми. А маму же не могу оставить, еще подумала: хоть бы подойти, посмотреть какой он был, попрощаться, вроде как для меня сделал много, может, и правда, как-то там заступился, помог. Ну за нас с тобой. Еще подумала так.
– Ира… неужели… у меня в голове не укладывается…
– У меня уже уложилось. С годами. А я тогда точно помню, так по сторонам глянула, думаю, надо запомнить, где его похоронили, потом буду здесь, подойду, посмотрю хоть на фотографию. А потом… уже дядя Витю понесли, и вся эта толпа с цветами за нами по кладбищу, я вообще ничего не поняла. Я тебе говорю: я только о маме думала, но видела все, конечно. А когда к могиле подошли, я на табличку глянула, а там «Федотов Виктор Степанович». Я тогда сразу поняла все. Ну не помню… вроде сразу. И фотография другая совсем. Мы же свою приготовили, и когда он у нас во дворе лежал, то с другой фотографией. Ну не табличек, конечно, ничего. И к дому никто не подъезжал, так, говорю же, только несколько машин. А там… И фотография там другая была, уже на кладбище – большая, красивая, он там совсем другой, не такой, как у нас ходил, песенки распевал.
– Ир… и правда, помнишь, песенки эти про красоту. «Сердцем чист и не спесив…»
– Ага. Мама там пришла в себя, по сторонам смотрит: «Ой, сколько друзей у Вити!» Там даже отошла немного. По сторонам смотрела. А я вижу, что мама вроде нормально, и сразу спрашиваю у нее: «А разве у дяди Вити – Федотов фамилия, ты же говорила – Григорьев?» А она, нет, говорит, Федотов, ты что-то напутала. Может быть и я, не помню.
– Ирка… так это наш дядя Витя… ничего себе… как он так… шифровался…
– Да все тогда шифровались! Аня, я же вообще не помню, где они там с мамой познакомились, потом спрашивала у нее, она тоже не помнит, ну что-то там – на улице вроде. Откуда он взялся… Ну мама привела в дом и жили… Да я сама, Ань, потом так это все… Дела, конечно. А он вообще не знаю, откуда и как в нашем городе очутился. Он, я так поняла, не из наших краев. У него, кстати, вроде шестеро или пятеро детей. Он несколько раз женат был. Но я точно не знаю. Там женщина была еще пожилая на кладбище и мужчина взрослый, вроде сын его. Нас потом на поминки в кафе повезли, усадили в машину дорогую.
– А Лешка с тобой был?
– Нет, мы еще жили тогда, но у Лешки там дела срочные были на службе, он в командировку уезжал, я одна была. Детей тоже не стали на кладбище тянуть, мне за мамой надо было приглядывать.
– Да и он им-то…
– Ну да, он же с моими детьми так особо не общался. Я их маме надолго не оставляла. Да он и болел тогда сильно, куда мне еще маму внуками грузить? Так что я сама на кладбище была, ну и родственники наши еще приехали. Они, кстати, тогда такие удивленные были: они-то на свежую голову это все наблюдали. А мама… она так ничего и не поняла… Так, «ой, сколько друзей у Вити…» Она у меня, сама знаешь, такая…
– Так что, на поминки в кафе…
– Да что, такое кафе хорошее, а мы еще у нас собирались поминать, ну как обычно. Тогда еще в кафе и не поминали, дома только. А тут кафе?.. А нам тот мужик сразу сказал: не волнуйтесь, мол, я помогу, все сделаем. Ну мы не ожидали, конечно, такого, все равно суетились дома, готовились. И там, Ань, когда люди начали говорить, я все поняла.
– А что говорили?
– Да общие слова, про важного и нужного человека. Да дело не в словах, а как они это говорили. Да и видно: люди непростые собрались, такие элегантные, такие одежды черные, пиджаки, женщины в платьях длинных, ну видно, что непростой народ. Я там уже все поняла. Так знаешь, между слов… Но я там долго не слушала: маме плохо стало, и нас в соседнюю комнату отвели. Там носились, конечно, с мамой, на диван уложили, поэтому я особо не слышала, что говорили. Да понятно уже все было. Так нам еще денег столько дали… Ань… каждый подходит: «Примите наши соболезнования…» – и конверт маме в руки, потом следующий кто-то подходит. Ну мама кивает да кивает, потом уже конверты в руки не помещались. Мы дома как открыли…