— Ро такая же, как мы, — перевела Аманда, — обычный человек со своими… канавами?
Она посмотрела на меня озадаченно.
— Трудностями, — подсказала я.
— Трудностями, — повторила она.
— У меня трудности с голосом и речью, — продолжала я, — а кому-то из вас, может быть, трудно зарабатывать на жизнь, или печь бисквитный торт, или делать по-большому.
Аманда все повторила слово в слово, даже «по-большому».
В зале по-прежнему было тихо.
— Вы можете мне сочувствовать, если хотите. А я, если захочу, могу сочувствовать вам. Мне вот, например, очень жалко тех из вас, у кого нет настоящего друга.
И я посмотрела на Аманду.
А она, пока переводила, смотрела на меня, и глаза у нее сияли.
Мы, кажется, целую вечность так простояли на сцене, молча улыбаясь друг другу.
А потом все захлопали!
Ну, почти все.
Не хлопали только двое.
Этим двоим было не до аплодисментов. Они катались по полу, под ногами у поспешно расступавшейся публики, лягаясь, пыхтя и размахивая кулаками. То коричневый костюм окажется сверху, то оранжевая атласная рубаха…
Папа и мистер Косгроув.
Я спрыгнула со сцены и стала проталкиваться сквозь толпу.
Там, за спинами, под выкрики и визг, несколько мужчин пытались растащить дерущихся.
Когда я добралась до папы, он уже сидел на краешке стола, среди кое-как сдвинутых закусок. Он тяжело дышал, по лицу бежала алая струйка.
В первый миг я и сама задохнулась от ужаса, но, увидев, что в волосах у него запуталась мелко нашинкованная капуста, а за ухом застрял листок салата, поняла, что это всего лишь свекольный сок.
Он поднял на меня глаза и выплюнул кусочек кочерыжки. Я, по крайней мере, надеялась, что это не зуб.
— Этот тип не просто тупой ублюдок, он еще и хам, — заявил папа, злобно косясь на мистера Косгроува.
Тот стоял, прислонившись к противоположной стене, а вокруг суетились работники клуба, счищая с его лица и одежды пюре из авокадо.
Аманда и миссис Косгроув тоже были там.
Мы с Амандой переглянулись. Она развела руками и закатила глаза: «Эти предки!»
Я кивнула.
— Он сказал, что ты неполноценная, — пояснил папа. — А я ему говорю, фигня это, неполноценный — это когда человек чего-то не может, а ты разве не умеешь говорить? Да ты самая болтливая девчонка во всей Австралии!
— Спасибо, пап, — вздохнула я.
— А он тогда и говорит: она у вас, мол, избалованная. Ну я ему и показал… почем фунт авокадо.
Какая-то часть меня готова была расцеловать его за это. Другая часть изнывала от желания вывалить злополучное авокадо ему на голову.
Впрочем, у него и так уже вся рубашка была в нежно-зеленом пюре.
Не забыть бы сказать папе, что цвет авокадо ему к лицу. Оранжевый все-таки ярковат.
Я стянула с ноги носок, обмакнула его в чашу с фруктовым пуншем и стала оттирать свеклу с папиного лица.
— Ты в порядке? — спросила я.
— Жить буду, — проворчал он, — хотя ощущение такое, будто меня пырнули в живот.
Я кинулась его осматривать. Ножевых ранений не было.
— Это от пряжки, — пожаловался папа. — Но кожу она, кажется, не пропорола.
Пряжка на нем была та самая: скелет на мотоцикле.
— Пойду приведу себя в порядок, — сказал папа. Он посмотрел на свои ноги и печально покачал головой. — Эту капусту из сапог нипочем не вытряхнешь!
И он захлюпал к мужскому туалету.
Я отжала носок — и обнаружила, что на меня смотрят сотни глаз.
Раз уж ты оказалась в центре внимания, сказала я себе, попробуй все уладить.
Я взяла миску с авокадо и корзиночку с чипсами (чтоб зачерпывать ими пюре) и пошла по кругу, предлагая угощение всем желающим.
Желающих не нашлось.
И я довольно скоро поняла, почему.
На поверхности пюре четко отпечаталась физиономия мистера Косгроува.
Зрелище не из приятных.
Но подняв глаза от миски, я увидела кое-что похуже: багровое от ярости лицо настоящего мистера Косгроува, который шел прямо ко мне.
Миссис Косгроув и Аманда пытались удержать его, но он пер на меня, как танк.
Он придвинулся почти вплотную, я разглядела даже красные прожилки на белках его глаз и остатки капусты в ушах.
— Я не желаю, чтобы ваша семейка впредь докучала мне и моим родным, — процедил он сквозь зубы. — Тебя это тоже касается: держись подальше от моей дочери.
Он повернулся и, сграбастав Аманду за плечо, потащил ее к выходу.
Аманда оглянулась и бросила на меня страдальческий взгляд.
Знаете, как тошно делается внутри, когда происходит что-то страшное, а ты не можешь помешать?