- Ну как вам здесь? Ничего! Кормят нормально? Значит, жалоб никаких? Ну а в армию не хочется? Нет? Не волнуйтесь, мы вам поставим подходящий диагноз... Надо только чуть-чуть полежать... и всё будет в порядке...
Еще мадам в своем письме писала, что муж-керамист ее бьет. Ревнует к одному больному, бывшему кагэбэшнику, своему коллеге. Она ходила к врачу, взяла подтверждение от врача, что на спине, животе и руках у нее следы от побоев. Если он опять поднимет на нее руку, она вызовет милицию и предъявит эту бумагу. Но керамист запил и дома не появлялся уже неделю. Она с облегчением перевела дух, занялась воспитанием детей.
Миша пытался представить эту встречу мадам и Лизы Чайкиной - и не мог. Во всем этом ему чудилась какая-то "достоевщинка": Аглая и Настасья Филипповна, Екатерина Ивановна и Грушенька. Все эти встречи соперниц насчет раздела общего возлюбленного у Достоевского кончались плачевно. Миша всё яснее догадывался, что от мадам ему не уйти и что она его не отпустит никогда, а Лиза Чайкина как будто бы прощалась с Мишей, уходила за горизонт, таяла в утренних сумерках, представлялась маленькой, едва заметной точкой, от которой бешено мчащийся поезд удалялся всё быстрее и безвозвратнее.
4.
Все оставшиеся дни экспертизы Миша набирался решимости встретиться с мужем-керамистом и набить ему морду. Он воображал себе это и так и сяк, но обязательно Миша жестоко бил керамиста. Тот закрывался руками, плакал, просил пощады. Иногда в Мишиных видениях керамист ползал по полу и подбирал осколки своих очков.
Едва Миша вышел из Абрамцево с диагнозом в кармане, он не откладывая в долгий ящик позвонил керамисту (мадам должна была уехать на работу):
- Доброе утро! Это Иван? Это звонит любовник твоей жены... Миша меня зовут... Мы с ней вместе лежали в клинике неврозов... А потом на ноябрьские праздники она была у меня... в квартире... Она рассказала мне, что ты ее бьешь! Так вот что я тебе хочу сказать... по этому поводу... Ты - сволочь.
- Ты так полагаешь? - последовал с другого конца трубки удивленный вопрос.
- Я в этом убежден! - настаивал Миша. - Мужчина, - назидательно продолжал он, - не имеет права бить женщину! Иначе он козёл!.. Вонючий... Если ты этого не знаешь, я научу тебя хорошим манерам: приеду к тебе бить морду!
- Приезжай! Только не домой, а в мастерскую... Там нам будет удобней разговаривать... Дети мешать не будут... Да и Надежду сюда незачем...
- Какой адрес?
Керамист продиктовал Мише адрес и объяснил, как добраться. Они согласовали удобные друг для друга день и время.
Миша целый час обдумывал разговор с керамистом и пришел к выводу, что тот водит его за нос и что, если он приедет в условленный день к нему в мастерскую, керамиста там не будет: он будет сидеть дома на диване и хохотать над Мишиной наивностью. Такая перспектива привела Мишу в бешенство. Он принял решение немедленно ехать к керамисту и брать его за рога, пока он голенький.
Миша трижды бывал в квартире мадам. Он позвонил в дверь. Дверь медленно открылась. На Мишу смотрел мускулистый, хоть и сутуловатый, мужичок в синей майке с темно-соломенными волосами и пытливыми кошачьими серо-зелеными глазами, в которых блуждала легкая, немного застенчивая улыбка. Мише керамист, ибо это был, конечно, он, понравился с первого взгляда.
Впрочем, поскольку Лунин задумал его избить, он без предисловий, сильно размахнувшись, врезал керамисту куда-то между глаз. Удар был слабый, но за счет неожиданности керамист глухо вскрикнул и отпрянул назад, так что Миша влетел за ним в открытую дверь.
Из комнаты вышла мадам. Вид у нее был изумленный и встревоженный. Ее Миша никак не ожидал здесь встретить. По инерции Миша беспорядочно молотил руками, но теперь керамист уже защищался, и половина Мишиных ударов приходилось по рукам и в воздух. Неожиданно Миша получил встречный удар в нос и почувствовал, как у него из левой ноздри потекла кровь, вязкая и липкая.
- Ах, ты так! - выкрикнул керамист красивым, мелодичным баритоном (Миша вспомнил, как мадам рассказывала ему, что муж прекрасно поет романсы под гитару.). - Получай!
Миша почувствовал, что сильные руки керамиста (недаром же он мнет глину!) схватили его за волосы, нагнули лицо вниз, и оно стремительно встретилось с костлявым и острым чужим коленом. Миша на мгновенье потерял сознание, а когда очнулся, увидел, что они уже на балконе, и керамист перегибает через перила балкона его голову вместе с шеей. "Сейчас он сбросит меня вниз с одиннадцатого этажа, - вяло подумал Миша. - Что скажут маман, бабушка и тётка?"
Внезапно сильный поток воды окатил Мишину голову, и маленькие холодные струйки покатились за воротник и побежали по позвоночнику. Керамист выпустил его из рук. Миша сделал два быстрых шага от перил балкона и мертвой хваткой вцепился в балконную дверь, как будто ручка стеклянной двери могла спасти его от цепких рук керамиста.
Керамист тоже был весь мокрый, отряхивался от воды и отфыркивался. Мадам стояла на пороге балкона с пустым тазом. Лунин понял, что она окатила их холодной водой и, наверно, спасла Мише жизнь. Керамист ругался, но интеллигентно, не матом. Он не смотрел на Мишу, был хмур и сердит. Так же не глядя, он сорвал с Мишиного плеча сумку и выкинул ее с балкона вниз, после чего, отстранив мадам, ушел на кухню.
Мадам вафельным полотенцем обтирала кровь с Мишиного лица. Совсем недавно он тоже перетягивал ей руку полотенцем. Теперь настал ее черед.
Керамист из глиняного кувшина наливал в стакан розовый морс.
- И этого жалкого щенка... Облезлого пуделя... ты затащила к себе в постель? Ну ты и шлюха! - Керамист залпом выпил стакан клюквенного морса.
Миша вырвался из ласковых рук мадам и головой вперед полетел на керамиста. Тот хладнокровно выждал, пока Лунин приблизится к нему на подходящее расстояние, и, шагнув в сторону, без замаха, с силой опустил кувшин на Мишин затылок. Миша второй раз потерял сознание.
Очнулся он на носилках: мадам и санитар в белом халате засовывали их в карету "Скорой помощи". Последнее, что увидел Лунин с носилок, был крытый милицейский фургон, в каких обычно возят пьяниц в медвытрезвитель. Возле двери машины керамист ругался с двумя милиционерами, а они, разозлившись, грубо затолкнули его внутрь фургона.
5.
- Здравствуйте! Привет! - В палату вошел Птицын; как всегда уверенной походкой, он направился к Мишиной кровати, улыбнулся при взгляде на Лунина. Как видно, вид у Лунина в колпаке Буратино из бинтов, был забавный.
Миша привстал. Они пожали друг другу руки. Миша не хотел говорить с Птицыным при соседях, накинул на плечи больничную пижаму.
- Подожди! Пойдем в коридор... в холл... там мягкие кресла...
- Пошли, - согласился Птицын.
- Ну, рассказывай о своих подвигах... инвалид, Герой Советского Союза, - сказал Птицын, лишь только они уселись. - Твоя тётя мне что-то энергично объясняла, но я ничего не понял... То ли ты кого-то побил, то ли тебя избили в пьяной драке... Мадам с тобой поехала в больницу... Чуть ли не операцию тебе собирались делать...
- Да нет... Просто швы на голову наложили... - скромно отмахнулся Лунин.
- Вообще, мы с тобой так давно не виделись, что я толком ничего не знаю... Расскажи всё с самого начала... про военкомат... про психушку в Абрамцево. Твоя мама говорила: туда вообще никого не пускали... Это что, тюрьма?