Это длительное ожидание, свидетельствующее о скромности и самоотверженности г-жи де Виллермавлаз, отнюдь не делало чести Бомарше. Порыв юной красавицы, ставшей любовницей знаменитого человека, конечно же, заслуживал ответной благодарности, но Бомарше самым бессовестным образом изменял той, кто пожертвовала ради него своей репутацией.
Одолеваемый, несмотря на зрелый возраст, постоянным любовным томлением, Пьер Огюстен попался в сети известной авантюристки г-жи де Годвиль. Он познакомился с ней в Лондоне в один из своих наездов туда, а позже она сама разыскала его в Париже.
Это произошло в конце 1776-го или в начале 1777 года. Беременность Терезы, видимо, досаждала Бомарше в эти суматошные дни, когда он одновременно занимался решением международных проблем и добивался своей реабилитации. За несколько дней до окончательной реабилитации Бомарше пригласили в Тампль к его другу принцу де Конти, который был серьезно болен.
«Мне уже не выкарабкаться, — сказал умирающий, — мой организм истощен войнами, вином и сластолюбием.
— Что касается войны, — ответил Бомарше, — то принц Евгений участвовал в двадцать одной военной кампании и умер в возрасте семидесяти восьми лет. Что касается вина, то маркиз де Бранкас выпивал по шесть бутылок шампанского в день и умер в восемьдесят лет.
— Да, но последнее… — проговорил принц.
— А ваша мать?.. — спросил Бомарше (принцесса умерла в семьдесят девять лет).
— Ты прав, — ответил Конти, — у меня еще есть шанс встать на ноги».
Для выздоровления принца этого шутливого диалога оказалось недостаточно. Тот, кого Людовик XV прочил в 1749 году на польский трон, знаменитый представитель младшей ветви рода Конде и вдохновитель «Секрета короля», всю свою жизнь занимал непримиримую позицию по отношению к церкви, будучи даже не деистом, а настоящим атеистом. На пороге смерти люди отбрасывают свою гордыню и склоняют голову перед Всевышним, ведь совсем скоро им придется держать перед ним ответ за все содеянное. Примером тому служит Людовик XV: умирая от оспы, он отправил в изгнание г-жу Дюбарри, покаялся в грехах и попросил у всех прощения за свое неправедное поведение. То ли больший гордец, то ли больший скептик, чем сам король, Конти, несмотря на то что смерть уже стучалась в двери его спальни, продолжал упорствовать в своем нежелании принять из рук церкви последнее причастие.
Вероятнее всего, Бомарше был удивлен тем, что семья умирающего именно на него возложила миссию уговорить Конти допустить к себе священника. По словам Гюдена, Бомарше «умел не только весело рассказывать фривольные анекдоты, но и, когда надо, с полной серьезностью решать важные проблемы». Итак, он согласился взять на себя эту миссию, столь мало подходившую ему, но Бог рассудил по-своему! «Я слишком поздно приступил к выполнению данного мне скорбного поручения, — писал он Верженну. — Принц де Конти умер за час до моего прихода. Я не могу выразить свое горе, оно безмерно».
В этот период Бомарше переживал один из самых разнузданных любовных романов в своей жизни. Г-жа де Годвиль, урожденная Левассор де ла Туш, была высокой и стройной красавицей, остроумной и не лишенной литературного дара. Скорее всего, она зарабатывала на жизнь, используя свои женские прелести, а кроме того, была замешана в целом ряде темных историй; поначалу она вращалась в кругу Тевено де Моранда, но потом стала любовницей одного полицейского агента, который и привез ее в Париж в конце 1776 года.
Некоторое представление о том, как развивалась ее любовная связь с Бомарше, наиболее активная фаза которой длилась примерно полгода — с марта по сентябрь 1777 года, можно составить по потрясающим своей откровенностью письмам Пьера Огюстена; чрезмерная их фривольность вынуждает нас тщательно отбирать цитаты оттуда.
Первое из сохранившихся писем относится к 24 февраля 1777 года, а вот что он писал г-же де Годвиль 23 марта, то есть спустя всего несколько дней после рождения Евгении, когда все внимание Бомарше должно было бы принадлежать Терезе де Виллер:
«Итак, вы из тех женщин, при ком у мужчин лопается пояс! Отлично! И если вы еще и из тех, кто с радостью распускают собственный пояс, на что я позволил себе надеяться, то возможность свободно пообщаться с вами представляется более чем заманчивой; и я, который не отказался еще от наслаждения, что дарят движения тела, буду очень рад вступить с вами в самые близкие отношения, и да здравствует хореография!»